Статья: Развитие правового регулирования синтетической биологии: интеграционно-правовой аспект (2025)

В настоящее время государство ориентируется на инновационный путь развития. Существующая система высшего образования, построенная по принципам Болонского процесса, вошла в противоречие с современными требованиями к обеспечению национальной безопасности России, целями и задачами развития страны, изложенными в документах стратегического планирования. Дополнительные риски и угрозы снижения эффективности действующей системы высшего образования, в том числе и юридического, связаны с экономическими санкциями со стороны США и Европейского Союза. Авторы показывают, что в обществе есть консенсус относительно принципиальных недостатков существующей системы высшего образования и острая потребность в нахождении наиболее адекватной и эффективной системы, соответствующей нашему культурному коду и многовековым национальным традициям. В статье рассматриваются возможные направления реформирования системы высшего образования в рамках реализации Указа Президента РФ от 12.05.2023 № 343 «О некоторых вопросах совершенствования системы высшего образования» с учетом Стратегии научно-технологического прогресса, других документов стратегического планирования. Авторы делают акцент на необходимости создания собственной уникальной системы образования, основанной на национальных интересах России.

Наука и научно-технологическое развитие являются сегодня ключевым фактором обеспечения суверенитета, безопасности и благополучия государства, создания условий для достойной жизни граждан. С учетом стоящих перед страной исторических вызовов, преодолеть которые возможно только путем мобилизации интеллектуального и ресурсного потенциала страны, необходимо сфокусироваться на поиске подходов и решений, которые позволили бы максимально задействовать ресурсы права для стимулирования научного прогресса, устранить накопившиеся регулятивные факторы его торможения. Это предполагает не просто актуализацию, а переход к новому уровню качества законодательства о науке, его интеграцию и социальную ориентацию через придание закону о науке качеств системообразующего непосредственного регулятора соответствующих отношений в целях достижения общественно значимого эффекта. В статье, призванной оживить и структурировать дискуссию относительно перспектив развития законодательства о науке, ставятся на обсуждение некоторые основные, на взгляд автора — концептуальные, вопросы, в том числе о смысле и пределах нормативно-правового воздействия в сфере науки, в частности в соотношении с иными социальными регуляторами, о предметной, методологической, структурной специфике регулирования соответствующих отношений, организационно-управленческих, финансовых и иных составляющих государственной политики в области науки и научно-технологического развития.

В современных юридических исследованиях активно используется логическая информация устаревшего типа. В статье показано, что традиционная логика в принципе не способна к адекватному анализу понятий-отношений, что резко сужает ее возможности. В ходе исследования было установлено, что любое понятие не является мыслью об объекте, а представляет собой свойство или отношение, т. е. n-местный предикат. Следовательно, деление понятий на конкретные и абстрактные лишено смысла. Представление о содержании понятия — самое слабое место традиционной логики, ибо вопросы о составе содержания, количестве признаков содержания даже не ставятся. В статье доказывается, что содержание любого понятия — это всегда бесконечное множество формул (признаков). И поскольку объемы понятий могут содержать любое количество элементов, то никакой количественной связи между объемом и содержанием понятий не существует, что представляет собой не критику закона об обратном отношении, а его отрицание. Проведенный средствами современной логики анализ учения о понятии существенно расширяет возможности как обыденной, так и научной практики, в частности современных юридических изысканий.

В статье исследуется возможность определения эффективности отдельных норм (институтов) уголовного судопроизводства. Подчеркивается, что, хотя в юридической науке нет единства в вопросе наполнения категории «эффективность права» и отсутствует общепризнанная система критериев эффективности, в большинстве подходов фигурирует в той или иной форме (интерпретации) такой критерий, как частота применения, то есть количественный показатель. Отмечается, что частота применения не является универсальным, применимым ко всем ситуациям критерием эффективности из-за невозможности учета им общественных ценностей, содержащихся в правовых предписаниях. Кроме того, термины «эффективно» или «неэффективно» являются полярными утверждениями, не отражающими всю предметную область, состоящую из бесконечного множества альтернатив в рамках нечеткой логики. Обосновывается справедливость применения дихотомической пары «эффективно — неэффективно» к ситуациям, когда явление изменилось со временем. На примере института кассации посредством сравнения абсолютных, относительных показателей и анализа результатов, полученных в ходе обработки этих показателей рядом методов прикладной статистики, а также с помощью исследования характера связей между приведенными показателями, подтверждается гипотеза о возможности определения эффективности уголовно-процессуальной нормы (института) на основе количественных данных.

Исследуется штраф как вид уголовного наказания и мера уголовно-правового характера в отношении коррупционных практик. Безусловные преступления образуют «ядровую» коррупционную преступность, которая представляется первостепенным объектом государственной антикоррупционной политики. Краткий исторический экскурс в современное уголовное законодательство РФ и анализ внесенных в него изменений, связанных с введением новых видов штрафа — кратного и судебного, позволили выявить основные тенденции антикоррупционной политики. Кратный штраф вполне соответствует ее духу и целям, поэтому может рассматриваться в качестве индикатора ее дальнейшего развития. Представлены и наглядно продемонстрированы результаты исследования материалов судебной практики в части применения разных видов штрафа за безусловные преступления коррупционной направленности за период 2019–2023 гг., итоги опроса осужденных респондентов и судей в ходе криминологического исследования, проведенного автором в 2018–2020 гг. в составе межрегионального научного коллектива. Показано, что правовые нормы, регламентирующие вид, способ исчисления и размер штрафа, являются достаточно гибкими. Выявлены пробелы в законодательстве, связанные с видами наказаний и способами определения их размеров в санкциях анализируемых статей, с различными видами штрафа и вариантами его исчисления, с отсутствием четких критериев замены штрафа иными видами наказания. Показаны сложности при назначении штрафа правоприменителем. Продемонстрировано отсутствие единообразия в судебной практике, не позволяющее в полной мере достичь целей штрафа. Сделан вывод о недостаточной эффективности и превентивной функции штрафа. Аргументированы предложения, направленные на устранение пробелов в законодательстве.

NFT в развитии экономики метавселенной, хотя способствуют росту цифровой экономики, также сопряжены с рисками преступности. NFT обладает двухслойной комплексной структурой: «метаданные + токен-идентификатор (ID)». В случаях, когда NFT является объектом преступления, он подвергается двойному риску: незаконного вмешательства в метаданные и незаконного получения токена-ID. В рамках руководства по взаимодействию гражданского и уголовного законодательства и теории относительной подчиненности NFT имеет два уровня правомерных интересов: данные и имущественные интересы, а также может быть связан с другими сопутствующими правами в зависимости от его маппинга. Нарушения метаданных подлежат регулированию как преступления в области компьютерных технологий и узкоспециализированные преступления в области данных; незаконное получение токена-ID регламентируется как имущественное преступление. В случаях, когда нарушаются как интересы данных и имущества, так и сопутствующие правовые интересы, для квалификации преступления применяется теория совокупности преступлений.

В статье исследуется опыт правового регулирования обращений граждан в российский дореволюционный и советский периоды. Отмечается преемственность в регулировании института обращений граждан. Анализируется современное законодательство об обращениях с учетом соотнесения общего и специального регулирования. Делается вывод о том, что роль Федерального закона от 02.05.2006 № 59-ФЗ «О порядке рассмотрения обращений граждан Российской Федерации» как закона общего регулирования предопределена социально-политической природой права на обращение в качестве конституционного права и субъективного права универсального национального характера, реализация которого сопровождает любую сферу деятельности органов власти в их взаимоотношениях с гражданами. Современное развитие коммуникаций в государстве и обществе, усложнение взаимодействия субъектов, внедрение информационных технологий являются вызовами для совершенствования правового регулирования института обращений. На основе историко-правового и формально-юридического методов автор делает вывод о том, что определение ключевых понятий в сфере рассмотрения обращений граждан в электронной форме, ограничение ведомственного нормотворчества, уточнение статуса субъектов, уполномоченных рассматривать обращения граждан, необходимо регулировать прежде всего в базовом Федеральном законе. При регламентации института обращений следует ориентироваться не на концепт оказания государственных услуг, а на традиционную для России идею участия граждан в управлении делами государства. Предлагается также установить положения о недопустимости обременения граждан дополнительными требованиями при подаче обращений, предусмотреть перечень каналов связи и особенности рассмотрения обращений для определенных категорий граждан.

В Конституции РФ используются различные с юридической точки зрения концепты «равенство перед законом» и «равноправие». Первое обещает субъектам равное отношение со стороны закона, но не равные права и обязанности. И только в этом случае слово «все», используемое в ст. 19 Конституции, может иметь действительный смысл: и гражданин, и юридическое лицо, и субъект Российской Федерации, и само государство уравниваются в одинаковом применении к ним правовых норм, которые, безусловно, будут содержать различные предписания в отношении данных субъектов. На сегодняшний день весьма актуален вопрос о признании и защите так называемых групповых прав. Уже права второго поколения — социально-экономические права — во многом связаны с фактическими условиями их реализации: если личные права основаны на идее формального равенства, то для данной группы прав равенство предполагает «утвердительные действия» государства, направленные на выравнивание фактических условий правопользования. В связи с этим возникает проблема оппозиции формального и фактического равенства: фактическое равенство, как правило, рассматривается как оппозиция равенству формальному. Между тем если перейти на язык строгой терминологии, то фактическое равенство означает совсем не равенство результата или социально-экономическое равенство, а лишь формальное равенство, снабженное механизмами его действительной, «фактической» реализации.

В Конституции РФ используются различные с юридической точки зрения концепты «равенство перед законом» и «равноправие». Первое обещает субъектам равное отношение со стороны закона, но не равные права и обязанности. И только в этом случае слово «все», используемое в ст. 19 Конституции, может иметь действительный смысл: и гражданин, и юридическое лицо, и субъект Российской Федерации, и само государство уравниваются в одинаковом применении к ним правовых норм, которые, безусловно, будут содержать различные предписания в отношении данных субъектов. На сегодняшний день весьма актуален вопрос о признании и защите так называемых групповых прав. Уже права второго поколения — социально-экономические права — во многом связаны с фактическими условиями их реализации: если личные права основаны на идее формального равенства, то для данной группы прав равенство предполагает «утвердительные действия» государства, направленные на выравнивание фактических условий правопользования. В связи с этим возникает проблема оппозиции формального и фактического равенства: фактическое равенство, как правило, рассматривается как оппозиция равенству формальному. Между тем если перейти на язык строгой терминологии, то фактическое равенство означает совсем не равенство результата или социально-экономическое равенство, а лишь формальное равенство, снабженное механизмами его действительной, «фактической» реализации.

Выражения «lex mercatoria» и «транснациональное коммерческое право» часто используются в литературе по международному коммерческому праву как синонимичные, взаимозаменяемые. Аргументируя ошибочность данного подхода, автор разграничивает данные категории на основе сравнительного анализа соответствующих теоретических концепций, нормативного материала и прикладного значения каждого из рассматриваемых правовых комплексов. Обосновывается, что в нормативном плане lex mercatoria состоит из общих принципов права и неписаных международных торговых обычаев. Такие регуляторы формируются спонтанно в трансграничной коммерческой практике, а их выявление представляет определенную сложность. Транснациональное коммерческое право включает указанные неписаные источники, относимые к lex mercatoria. При этом оно также содержит письменно оформленные источники, которые создаются целенаправленными усилиями негосударственных субъектов: международные конвенции и договоры (например, Конвенция ООН о договорах международной купли-продажи товаров 1980 г.); акты международной частноправовой унификации, обладающие общепризнанной нормативной силой (Принципы международных коммерческих договоров УНИДРУА, Инкотермс, Унифицированные правила и обычаи для документарных аккредитивов и др.); рекомендательные документы, создаваемые международными организациями и сообществами коммерсантов, которым несвойственна нормативность (модельные законы, руководства, рекомендации, типовые условия договоров, оговорки и др.); практику международных коммерческих арбитражей и доктрину. Источники транснационального коммерческого права могут быть представлены в виде иерархической структуры, на вершине которой располагаются общие принципы права. Элементы структуры (источники транснационального коммерческого права) находятся в тесном взаимодействии и влияют друг на друга.

Статья посвящена правовому статусу спортивных организаций, реализующих функцию правовой самоорганизации, и их организационно-правовым формам. Обращается внимание на то, что названные законодателем в своеобразном спортивном тезаурусе организации не являются организационно-правовыми формами, поэтому требуется оценка значимых понятий законодательства о спорте в соотношении с общей линией современного гражданского права. Исследование роли различных спортивных организаций в правовой самоорганизации позволило сделать ряд выводов: во-первых, неисчерпывающий перечень функций спортивных федераций свидетельствует об их центральном месте в системе органов правовой самоорганизации; во-вторых, спортивные лиги предназначены исключительно для проведения официальных спортивных соревнований; в-третьих, у спортивного клуба отсутствуют официальные полномочия осуществлять правовую самоорганизацию в спорте (клубы часто представляют своих спортсменов на соревнованиях, и их деятельность носит локальный характер); в-четвертых, спортивные агенты не участвуют в формировании базовых правил организации спорта. Проанализировав используемые на практике организационно-правовые формы спортивных организаций, автор пришел к выводу, что в контексте их возможности принимать участие в работе по правовой самоорганизации следует уточнить их номинацию, ясно определив правовую форму.