Статья: Налоговые обязанности в цифровую эпоху: периодизация правового регулирования (2024)

В статье анализируются особенности рецепции римского права в Европе V–XII вв. Подчеркивается, что и греческая логика, и римское право, будучи неотъемлемыми элементами античного культурного наследия, плохо сочетались с раннехристианскими культурными установками. Поэтому эти области светского знания длительное время находились вне фокуса интеллектуальных изысканий и разработок. Логика, представленная весьма немногочисленными переведенными и прокомментированными греческими сочинениями, не имела статуса полноценной интеллектуальной технологии. А без развернутого логического аппарата римское право могло осваиваться лишь как дошедший со времен Античности литературный массив, то есть крайне скудными средствами, редуцированными, по сути, к средствам риторики и грамматики. В институциональном аспекте такое отношение к праву и способы его интеллектуального освоения дают основание называть рассматриваемый период эпохой «права без юристов». Иначе говоря, вследствие «стигматизации» греческой логики (и рациональности в целом) римское право существовало как некий массив «молчащих» текстов, которые доступные способы осмысления могли раскрыть лишь как литературу, а не систему юридических конструкций. Во время так называемого Ренессанса XII в. произошла радикальная переоценка рациональности как базовой ценности культуры, что выразилось в том числе в «реабилитации» греческой логики. Прежде всего, это коснулось логического учения Аристотеля, ставшего тем интеллектуальным инструментом, который позволил создать основу для продолжающейся до настоящего времени традиции европейского права и правоведения, укорененных в римской юриспруденции. По мнению автора статьи, специфические особенности рецепции римского права в раннесредневековый период истории юридической мысли можно рассматривать как иллюстрацию и частный случай общего правила – полноценное восприятие римской (и, возможно, любой) правовой традиции возможно только при условии возведения рациональности в ранг высшей культурной ценности.

В статье предпринимается попытка интерпретации малоизвестной антиэтатистской концепции начала XX столетия – анархо-гуманизма А.А. Борового. Во введении обосновывается значимость изучения «второстепенных» фигур в наследии анархистской мысли как для более глубокого понимания места анархизма в интеллектуальной истории, так и для развития современной политической теории. В первой части статьи обрисовывается круг вопросов, поднятых в отечественной академической литературе применительно к анархо-гуманизму, проводится краткий экскурс в его историю, выделяются основные этапы становления взглядов А.А. Борового, очерчивается круг персоналий и течений, определявших трансформации его мироощущения (К. Маркс, Ф. Ницше, М. Бакунин, А. Бергсон и др.). Основная часть исследования посвящена детальному анализу философских оснований социального и политического учения русского мыслителя. Рассматриваются концептуальные основы анархо-гуманизма, реконструируются наиболее важные философские принципы, определившие политико-правовые воззрения теоретика. Авторы статьи полагают, что ключевыми философскими характеристиками анархо-гуманизма выступают динамизм (апология постоянного движения жизни), антирационализм (отказ от завершенных интеллектуальных схем) и индивидуализм (апология личностного освобождения и роста). В качестве центральной проблемы, определяющей развитие концепции А.А. Борового, рассматривается феномен антиномии личности и общества как неразрешимого противостояния между двумя полюсами человеческой экзистенции. Подчеркивается, что приоритетом для мыслителя в этом конфликте обладает индивид, обреченный на вечные поиски эмансипации и не способный к полному освобождению от общества и коллективных интересов. Раскрывается критика детерминизма, механистического редукционизма, характерная для взглядов А.А. Борового. Результатом проведенного исследования является детальная концептуализация философских оснований анархо-гуманизма, дающая ключ к пониманию политико-правовых взглядов одного из наиболее оригинальных либертарных теоретиков начала ХХ столетия.

Статья посвящена роли катастроф, травм и жертв в становлении национальной идентичности. Их значимость в европейской и отечественной культуре невозможно преувеличить: рождение нации, как и рождение индивида, – это почти всегда травма. Другими словами, катастрофа, сопровождающаяся принесением жертв, мученичеством, страданиями, играет важнейшую роль в формировании новых общностей или трансформации уже существующих. Однако роль жертвы как претерпевающего, обиженного, угнетенного субъекта всегда была уравновешена ролью субъекта борющегося, сбрасывающего оковы, героического, приносящего жертву во имя будущего торжества. По мнению автора статьи, в эпоху европейского постнационализма роль жертв по-прежнему исключительна, хотя акцент зачастую делается не на героический, а претерпевающий аспект жертвенности. Ситуация катастрофы, дающая шанс на пересмотр и обновление национальной идентичности (или ее аналога), нередко связана с войной. Национальная общность получает возможность скорректировать имеющуюся идентичность на более актуальную, отвечающую современному состоянию дел. В этом обновлении ключевое значение имеет придание ясного смысла приносимым жертвам, страданиям и подвигам, поскольку сами по себе они не влекут автоматически ни поддержки существующей идентичности, ни формирования новой. В статье на примере Германии и России как стран, переживших или переживающих повторную катастрофу, показано, какие проблемы и двусмысленные ситуации возникают на этом пути. В России крушение СССР не вполне осознано как катастрофа, требующая коррекции идентичности. Российская политика памяти до сих пор стремится замаскировать разломы в отечественной истории XX–XXI вв., утверждая «преемственность» между ее периодами. Однако, как полагает автор статьи, текущая историческая ситуация дает нашей стране повторный шанс на формирование более «правильной», то есть исходящей из реалий сегодняшнего дня, национальной идентичности.

В статье рассматриваются некоторые идеальные категории как фундирующие основания правовой реальности. Учитывая вариативность возможных предпосылок права, автор ограничивается тремя модификациями блага, выделенными Платоном в диалоге «Филеб»: прекрасное, соразмерное, истинное. Постулируется возможность использования для объяснения взаимосвязи указанных предпосылок и правовых феноменов такого понятия аналитической философии, как супервентность, которое обозначает детерминированность свойств двух сложных систем. Подчеркивается, что традиционно данное понятие употребляется при описании зависимости ментальных феноменов от физических оснований, но также оно имеет методологические перспективы и в юридической науке. Рассматриваются три модификации блага в диалоге «Филеб» и их роль в формировании правовых институтов. В этой связи выделяются несколько уровней эстетики, характеризующих не только стилистическую красоту, но и внутреннее содержание юридических конструкций. Особое внимание уделяется рецептивной эстетике, изучающей опыт восприятия правовых институтов субъектом правоотношений. Согласно данной концепции, правовые феномены должны быть эстетичными и обоснованными для того, чтобы быть принятыми реципиентами. Это особенно важно при закреплении конституционных ценностей: легитимизация фиктивных аксиологических элементов создает риски правовой аномии. Также в статье определяется значимость для онтологии права корреспондентной теории истины, обосновывающей приоритет рационального познания универсалий над чувственным опытом. Для решения поставленных задач используются историко-правовой, логический, структурно-функциональный, нормативно-ценностный, диалектический, прогностический, сравнительный методы и подходы. Исходя из полученных в ходе исследования результатов, автор делает вывод о самостоятельном онтологическом статусе правовых феноменов, которые обладают признаком реальности как интеллигибельные элементы объективного мысленного бытия участников правоотношений.

Статья посвящена специфике философского рассмотрения и осмысления книг, приобретающих в определенном социокультурном пространстве статус сакральных. Как в современном философском дискурсе, так и в дискурсе многих прошлых эпох обычно имеет место дистанцирование философов-профессионалов от непосредственного обращения к такого рода текстам. В результате они оказываются почти в монопольном распоряжении интеллектуалов, которые либо игнорируют специфически философские методы исследования, либо произвольно препарируют их применительно к своим конъюнктурным, прагматическим целям, либо ограничиваются традиционной техникой толкования и комментирования Священного Писания. Однако для серьезного мыслителя многие священные книги, рассматриваемые под особым ракурсом, оказываются при всех возможных и даже неизбежных рсках весьма ценным материалом для проверки на прочность его теоретикометодологического инструментария и морально-этических принципов, которых он придерживается. В статье данная проблема анализируется на примере интерпретации И. Кантом Библии, игравшей в его эпоху роль фундаментального культурообразующего текста. Показано, как философ противопоставляет рациональнокритический и доктринально-теологический подходы к ее прочтению, оставляя за читателем право свободного выбора. Основное внимание уделено трем небольшим работам Канта, составляющим своеобразную философскую трилогию. В первой из них – «Предполагаемое начало человеческой истории» – немецкий мыслитель на материале книги Бытия дает свою версию причин выхода человечества из природного состояния и превращения его в суверенного субъекта исторического действия. Во второй работе – «О неудаче всех философских попыток теодицеи» – Кант, опираясь на книгу Иова, решает проблему благости/неблагости Бога в свете очевидности зла и страданий как онтологической данности. В третьей работе – «Конец всего сущего» – на основе Откровения Иоанна Богослова трактуется один из важнейших религиозных сюжетов – апокалиптическая гибель человечества (Страшный суд, конец света, прекращение исторического времени). Автор статьи демонстрирует эвристический потенциал кантовской рационально-критической методологии, не утратившей значимость и сегодня.