Конструирование альтернатив свершившимся историческим событиям относится к популярному у историков, политологов и журналистов жанру размышления о прошлом. Особенно показательны многочисленные рассуждения об альтернативном исходе различных ключевых исторических событий: войн, мятежей, революций, заговоров. В этой статье вопросы альтернативности прошлого, поставленные перед участниками дискуссии, рассмотрены на примере истории Российской империи. Именно такая оптика позволяет не только показать аналитические возможности подхода, связанного с рассмотрением исторических альтернатив, но и определить дискуссионные пространства современной историографии сравнительного изучения империй. В этом отношении можно выделить несколько тем для обсуждения: последствия распада империй, общественные ожидания, связанные с крахом «старого режима», альтернативные возможности развития империй. Как показывают специальные исследования, Российская империя имела несколько точек политического и социально-экономического роста в межреволюционный период 1906–1916 гг. Во-первых, в империи Романовых быстро формировался широкий политический класс и развивалась политическая культура. Именно эти обстоятельства могли стать залогом трансформации империи в конституционную монархию. Во-вторых, российская система образования и научная мысль способствовали складыванию условий для масштабного рывка в техническом, производственном и инфраструктурном отношении. Спустя годы после революции 1917 года именно этот потенциал был отчасти реализован в советской индустриализации, а также в развитии инженерной мысли в Европе и Северной Америке
Проблема гипотетических рассуждений об альтернативности прошлого и необходимости изучения образов будущего в прошлом рассматривается сквозь призму теории современных социогуманитарных наук. Отмечается важность факторов непредвиденного в жизни людей и законность профессионального интереса историка как к мотивам исторических акторов, так и к альтернативным реконструкциям прошлого, вызывающим дискуссии о закономерности тех или иных явлений прошлого. Отмечается роль Р. Козеллека, привнесшего в историографию феноменологическую трактовку исторического времени как смены «теперь» — цепи событий, связанных «пространством опыта» и «горизонтами ожидания» живущих поколений, подчеркивается также значимость его представлений о рекурсивной связи «слоев времени», вбирающих в себя и жизнь человека, и бытование длительно существующих социальных структур. Тема проживания исторических канунов современниками представлена в логике рассуждения о темпоральных дискурсах. Историк имеет свободу выбора: уделять ему внимание «подводным течениям» коллективного бессознательного или посвятить себя постфактуальному моделированию, руководствуясь непреложным знанием исходов. Историю победителей и побежденных следует, по мнению автора, писать с позиций симметричного их представления, с обозначением всех значимых контекстуальных нюансов их существования, а историю утопических дискурсов — с позиций того, что разделяемые массой людей убеждения сами становятся влиятельным фактором формирования будущего, даже если грядущее сформируется отличным от ожидаемого образом
Вопрос об альтернативности, вариативности, «осевых моментах» и поворотных точках в истории больше относится к сфере историографии, чем реально свершившейся истории. Такие оценки и гипотезы часто возникают «задним числом», когда известен результат, и теперь под результат подгоняют якобы имевшиеся раньше причины, по которым история пошла именно этим путем, а не другим. Как правило, в подобных исследованиях рассматриваются не собственно исторические альтернативы, а сюжеты из области борьбы идей и дискурсов. В этом плане такие оценки заслуживают изучения, потому что борьба идей и дискурсов имеет вполне реальное влияние на материальную сторону исторического процесса, и без учета этого влияния невозможен поиск причин исторических деяний, событий, процессов
Одной из важнейших методологических дискуссий, на протяжении долгого времени разворачивавшейся как в отечественной, так и в зарубежной исторической науке, является полемика о праве на существование альтернативной истории, праве историка на моделирование и анализ нереализовавшихся возможностей, самой принципиальной возможности встроить сослагательное наклонение в толщу исторического нарратива. Представленная статья посвящена осмыслению тех перспектив и возможностей, которые открываются перед исследователем при его взгляде на прошлое как на многовариантное пространство, где, кроме свершившихся фактов, существует широкое поле нереализованных исторических сценариев. Исторические альтернативы выступают не только в качестве продукта исследовательского анализа, но и в качестве реально ожидаемых перспектив общественного развития, которые прогнозируются, ожидаются, но по каким-то причинам не реализуются. В статье рассматривается влияние данных прогнозов и ожиданий на общественные настроения и поведенческие траектории, индивидуальные и коллективные реакции на их реальное (не)воплощение, искажение либо подмену. В качестве основного примера взяты явления русского XIX века как своеобразного затянувшегося кануна великих перемен или столетия несбывшихся надежд и несостоявшихся героев. Делается вывод о том, что несостоявшаяся история, представленная огромным количеством нереализованных проектов и пророчеств, вариантов и альтернатив, является такой же Magistra vitae, как и «реальная» история, выступая в качестве необходимого контекста последней, комментария и ключа к ее пониманию и объяснению.
Обосновывается гипотеза о том, что презентизм является имманентной характеристикой исторического познания XX–первой четверти XXI в., а также предлагаются альтернативы его экстремальным формам в современной исторической культуре (с середины 2000-х гг.). Проблема презентизма рассматривается в соотнесении с концептом историческая культура. Актуальность данной проблематики обусловлена в первую очередь усилением необходимости экспликации имманентных характеристик научного/профессионального исторического познания в условиях расширения границ исторической культуры и разрыва внутри нее социально ориентированного историописания и истории как строгой науки. Теоретическую рамку исследования задает смена типов рациональности/моделей науки: от классической к неклассической, затем к постнеклассической в ситуации постмодерна, — и предпринимается попытка концептуализации новой исторической культуры в ситуации постпостмодерна. При анализе презентизма последней трети XX в. концепция «режимов историчности» Ф. Артога дополняется идеей «конца истории» Ф. Фукуямы и теорией нарратива (Х. Уайт, Ф. Анкерсмит). Сделан вывод о концептуальных различиях презентизма первой трети XX в., жестко обусловленного становлением неклассической модели науки, и презентизма последних десятилетий XX в., обусловленного постнеклассической моделью науки и исторической культурой постмодерна. Предлагается гипотеза нового варианта презентизма в исторической культуре первой четверти XXI в., фактором формирования которого является постпостмодерн и соответствующая ему историческая культура, базовым свойством которой стал процесс ренарративизации после кризиса метанарратива эпохи постмодерна
Статья представляет собой введение к теме номера, сфокусированной на проблеме исторической ретроспекции и тех аберрациях, которые порождает трактовка исторических фактов безотносительно анализа ситуации, непосредственно предшествовавшей произошедшему событию. Обосновывается тезис об эвристических возможностях исследовательской оптики «будущее в прошедшем», когда вероятность и значение исторического явления оценивается в соотнесении с его преддверием, кануном как точкой перехода совокупности событий-причин в событие-следствие. Взгляд на исторический факт в той темпоральной проекции, в которой событие воспринималось современниками, абстрагируясь от знания исследователя о реальных его последствиях, позволяет увидеть исследуемое явление как реализованный сценарий развития на фоне множества нереализованных возможностей, во всей полноте причинно-следственных связей и в соотнесении закономерностей, случайностей и человеческого фактора. Рассмотрение события из точки его кануна также дает возможность более полного понимания мотивации исторических акторов без искажающего эффекта, сопряженного с априорным представлением о реализованных исторических сценариях как наиболее вероятных. Кроме того, применение исследовательской оптики «будущее в прошедшем» дает основания для пересмотра представления о «черных лебедях» — аномальных и непредсказуемых событиях, радикально изменивших действительность и post factum истолкованных в качестве закономерных — как ключевом маркере современности. С позиций применения данного подхода становится очевидным, что подобные события происходили и в прошлом, однако их восприятие современниками было заслонено в исторической памяти более поздними трактовками