ДОСТОЕВСКИЙ И МИРОВАЯ КУЛЬТУРА. ФИЛОЛОГИЧЕСКИЙ ЖУРНАЛ

Статья посвящена реконструкции истории становления и развития идеи незавершенного прозаического цикла А.Н. Майкова «Рассказы из русской истории». Важнейшим источником информации о данном сегменте творческой биографии поэта является его переписка с Ф.М. Достоевским, содержание которой раскрывает предпосылки зарождения идеи цикла и этапы ее оформления. Обсуждению общей идеи цикла и его отдельных сюжетов посвящено одно из самых выразительных писем романиста к другу, содержащее концептуальное для понимания его эстетики размышление о поэме «как самородном драгоценном камне, алмазе, в душе поэта» и выделяющее самые значительные, в понимании писателя, события истории России. Выразительно описанные Достоевским в упомянутом источнике сюжеты отдельных рассказов породили предположение о том, что писатель выступил автором концепции цикла и вдохновил Майкова на его создание. Однако анализ переписки Майкова и Достоевского 1867-1869 годов позволяет собрать и последовательно выстроить факты, отражающие процесс постепенного вызревания и оформления замысла, и сделать вывод о том, что идея сложилась в творческом сознании поэта в процессе углубленного изучения русской истории, вызванного работой над переводом «Слова о полку Игореве». Достоевский принял некоторое участие в становлении ключевых особенностей содержания и принципов художественного воплощения рассказов, но не столь прямо, как идейный вдохновитель, а опосредованно, как друг, собеседник и единомышленник, с которым Майков привык в частых встречах делиться подробностями собственных творческих поисков и мыслями, касающимися злободневных проблем русской общественной жизни тех лет, среди которых вопрос самобытности русской истории и отношений России и Европы был одним из важнейших.

Статья предназначается для учителей-словесников и может помочь выстроить разговор о романе «Преступление и наказание». В статье предлагается вариант современного прочтения одного из важнейших произведений школьной программы. В работе обобщены воззрения ведущих достоеведов на главнейшие проблемы романа, предложены актуальные трактовки основных образов и коллизий романа. Предлагается новое прочтение образа Разумихина как истинной «русской личности» и воплощения в нем мысли о спасительном для Раскольникова «братстве». Анализ многоаспектной семантики вынесенных в заглавие понятий «ПРЕСТУПЛЕНИЕ» и «НАКАЗАНИЕ» позволит учителю осуществить целостный анализ романа, выстроить разговор об основных образах и проблемах, затронутых в романе, помочь понять учащимся глубину и значимость «перерытых» в нем вопросов. Отвечая на предложенные в статье вопросы, выполняя задания по тексту, учащиеся приходят к выводу, что истинным преступлением в романе является идея, а убийство старухи - результат ее влияния на сознание и действия героя. В методику школьного анализа романа вводятся такие понятия, как «ложные» и «истинные» мотивы преступления, универсальное и актуальное понятие «алгоритм преступления», показана «диалектика» «идейного преступления». В статье предлагается система вопросов и заданий, которые могут способствовать более глубокому пониманию учащимся великого романа.

В статье рассматривается, как присутствие книг Достоевского в сюжете литературного произведения выявляет характер рецепции Достоевского, определяет специфику художественного мира произведения, трансформацию устойчивых мотивов, образов в современной американской литературе на примере произведений Н. Уэста, Д. Ирвинга и Ф. Рота. Доказывается, что использование чтения книги Достоевского как устойчивого мотива привносит в произведение обязательный элемент литературной полемики как героя, так и автора. Главный прием, используемый писателями - пародирование тем, образов произведений Достоевского является основным способом переосмысления сложившейся традиции восприятия творчества русского писателя.

Статья посвящена рассмотрению образа homo legens в «Бедной Лизе» Н.М. Карамзина и «Записках из подполья» Ф. М. Достоевского. Для романиста повесть Карамзина была включена в процесс познания феномена человека XIX столетия. Выступая против философского знания (идеи позитивизма), упрощающего, по мнению Достоевского, представления о человеке, писатель создает образ Подпольного как человека читающего и сочиняющего с опорой на художественные открытия Карамзина в повести «Бедная Лиза». Типологически встреча мечтателя и девушки в «Записках из подполья» повторяет ситуацию «Бедной Лизы». Эраст мечтает об идиллии, «сочиняет» будущую жизнь с Лизой по законам этого жанра, а крестьянка, в отличие от читающего героя, понимает, что мечты невозможно воплотить в жизни. В повести Достоевского эта ситуация усложняется. Подпольный в соответствии с литературными 62 Е.М. Кудрявцева. Человек читающий и человек сочиняющий: «Бедная Лиза» и «Записки из подполья» образцами создает две истории в идиллическом и антиидиллическом духе ради манипулирования чужой душой, ради самоутверждения. Лиза же поначалу не верит ни словам посетителя, ни в возможность выхода из публичного дома. Подпольный предваряет свои истории двумя библейскими цитатами: «образ и подобие Божие» и «положить душу свою за друзей своих». Он вводит сакральный образ как средство манипуляции чувствами героини. Лиза, восприняв эти цитаты, искренне поверила в возможность выйти из публичного дома и предлагает мечтающему герою свою любовь, которую автор рассматривает как возможность выхода «из подполья». Герой эту возможность принять не может. Создавая образ homo legens в «Записках из подполья» Достоевский показывает, что хаотичное «слепое» следование литературным жанрам, ситуациям и жестам и манипулирование как литературным, так и сакральным текстами ставит человека в положение неразрешимого конфликта с «живой жизнью».

В статье предлагается рассмотреть то, каким образом соотносится раннее творчество Ф.М. Достоевского и роман «Преступление и наказание» на уровне их внутренних символических историй, создаваемых автором за внешними сюжетами произведений. В настоящей работе выдвигается гипотеза о том, что Раскольникову удается пройти путь духовного преображения, который писатель стремился отыскать и для своих героев 1840-х годов, однако тогда ему это не удалось осуществить в полной мере. Несмотря на продолжающиеся в научной среде споры о роли эпилога в «Преступлении и наказании», все же можно говорить о том, что в этом романе, единственном из «Великого пятикнижия», показан путь героя от полного падения до прямо прописанного духовного воскресения. В статье предпринимается попытка показать, что Раскольников проходит путь по «траектории», описанной в ранних текстах, но очевидно с некоторыми коренными изменениями, позволившими этот путь осуществить. Статья представляет собой описание первых шагов в разработке данной темы.

В статье редактор кратко описывает содержание статей данного выпуска романа Ф.М. Достоевского “Преступление и наказание”.

Предлагаемая научно-методическая работа предназначена для учителей-словесников. Цель работы - предоставить максимально полный, достоверный, актуальный научный материал, отвечающий потребностям современной школы. В современном преподавании литературы в школе назрела необходимость соединения методики школьного анализа с литературоведческой наукой, с ее современными достижениями, современными трактовками и сведениями. Поэтому в работу включены обширные выдержки из научных трудов современных ученых-достоевистов, которые не всегда доступны учителю школы, но без которых приближенный к замыслу автора анализ романа Достоевского «Преступление и наказания» затруднен или невозможен. Концептуально статья построена на выявлении того, что является истинным наказанием в романе, трактовка которого в статье существенно не совпадает с традиционными трактовками. Предлагается оригинальный подход к созданию структуры уроков по изучению романа «Преступление и наказание» на основе идеи наказания в романе. Такая структура может быть построена в соответствии с вехами пути, по которому должен пройти герой от преступления и духовной гибели к спасению и воскресению.

В статье рассматриваются произведения из британской традиции готики ужасов, или френетической готики («Монах» М.Г. Льюиса, «Вампир» Дж.У. Полидори), а также роман «Франкенштейн, или Современный Прометей» М. Шелли, по сути, первый в английской литературе представитель научной фантастики, в сопоставлении с «Преступлением и наказанием» Ф.М. Достоевского. Для Достоевского был важен элемент фантастического в готике ужасов как зримая связь с уровнем бытия за пределами материального мира. «Вампир» и «Монах» демонстрируют некоторую тематически-мотивную общность с творчеством Достоевского в целом и «Преступлением и наказанием» в частности: «вампирические» описания внешности героев (Свидригайлова и Ставрогина), вытекающий из этих описаний мотив «живого мертвеца», тема соотношения страсти и разума, тема сладострастия. Эти параллели особенно актуальны для «Преступления и наказания», т.к. подчеркивают ключевые, повторяющиеся мотивы Достоевского, не всегда столь очевидные применительно именно к Свидригайлову. Однако наиболее интересные параллели типологического свойства наблюдаются между сквозным сюжетом Достоевского (попытки человека самообожиться, т.е. выйти за пределы своей природы в сторону божественности) и сюжетом романа М. Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей». Если тема самообожения в целом не является новаторской (среди предшественников Шелли и Достоевского - эпические поэмы разных стран и народов, трагедии К. Марло и У. Шекспира), то у Шелли и Достоевского впервые человек оказывается не в силах соперничать с Богом не в созидательной или разрушительной мощи, но в способности к любви. Неспособность к подлинной христианской любви к людям была также элементом «Монаха», но именно в романе Шелли она выходит на первый план. Таким образом, английская готика ужасов и творчество Достоевского связаны как на уровне отдельных тем и мотивов, так и на уровне религиозно-философского осмысления телеологии человеческого бытия.

В статье исследуется костюм главного героя романа «Бесы» Степана Трофимовича Верховенского. Костюм, в отличие от одежды, связан с театральностью и актерством, с притворством и игрой, а Степан Трофимович в течение всего романа «играет роль» в костюме, который ему определяет Варвара Петровна. Костюмированными являются и другие герои (особенно молодое поколение, молодые «бесы»), которые играют свои роли на «подмостках» Скворешников. Степан Трофимович то принимает, то отрицает свои роли, бунтует, сопротивляется предназначенному ему костюму. Анализируя его поведение и отношение к костюму, в статье автор приходит к заключению, что Степан Трофимович все-таки освобождается от предназначенной ему роли в конце своего жизненного пути, когда он, «сошедши со сцены» Скворешников и сняв с себя «гражданский» и ложный костюм, оказался «нагим» на пути вечном и «действительном».

С творчеством Достоевского Александр Зиновьев (1922-2006) познакомился в отрочестве, которое пришлось на период становления советского строя в России. Это обстоятельство отразилось на специфике восприятия Зиновьевым произведений Достоевского. Он проделал эволюцию от скептицизма и непонимания к принятию и сочувствию. Этому опыту постижения Достоевского посвящено эссе Зиновьева «Легенда о великом страдальце» (1981). Зиновьева привлёк опыт духовного поиска Достоевского. Писатели разных исторических эпох и эстетических систем, Достоевский и Зиновьев близки в их неустанном поиске разгадки «тайны человека», которая обоих привлекала 210 П.Е. Фокин. Достоевский и Александр Зиновьев: параллели и пересечения с юношеских лет и не оставляла до конца жизни. Для Достоевского она была заключена в тайне личности, для Зиновьева - в тайне общества как коллектива личностей. Имея большой опыт жизни в России и на Западе, оба писателя в качестве универсального материала для своих исследований однозначно выбрали русский народ и его историческую судьбу. Наследие Зиновьева не столько развивает, сколько дополняет открытия, сделанные Достоевским.

В статье предлагается сравнительный анализ трех переводов (А. Александру, З. Канаса, С. Патадзиса) с русского на новогреческий язык эпизода разговора Раскольникова с Мармеладовым. В основе исповедального сказа героя о своей жизни и его семье лежат оформленные и скрытые евангельские цитаты и аллюзии, фокусирующие внимание на особой роли Сони в преображении Раскольникова. Переводчику как профессиональному читателю необходимо распознать эту центральную смысловую линию и адекватно воспроизвести, используя ресурсы переводящего языка. Однако критический разбор вторичных текстов и сопоставление их с оригиналом убеждают в том, что евангельские цитаты и аллюзии далеко не во всех случаях воспроизведены в полном смысловом объеме. Евангельский текст часто не распознается переводчиками, которые, стремясь приблизить мысль Достоевского к читателю, не знающему литургический текст, осознанно упрощают перевод. Преобладающим трансформационным приемом является перифраза. Случаи прямого цитирования Нового Завета на разговорной форме древнегреческого языка, диалекте койне, языке богослужения, редки. Делается вывод о том, что переводчики, выступая интерпретаторами авторской идеи, нередко нарушают стратегию Достоевского, основанную на сотрудничестве с читателем.