Статья: Сюрреализм в высшем смысле. Достоевский на страницах рассказа И. А. Бунина «Телячья головка» (2024)

Цель статьи – описать роман И. Бунина «Жизнь Арсеньева» как лирическую структуру. Методом мотивного анализа в тексте выявлены многочисленные ряды тематических, сюжетных, мотивных повторов. Мотивные повторы в прозаическом тексте – это своего рода аналог рифмы в стихотворном, они повышают структурированность и связность текста, к тому же главы романа Бунина имеют, как строфы в поэтическом произведении, законченный вид. Мотивная реприза в лирической прозе Бунина преобладает над фабульной логикой, над развитием сюжета, что особенно четко прослеживается в концовках глав и книг романа. Прежде чем роман был издан отдельной книгой, Бунин публиковал его поглавно. Точно так же, сначала поглавно, а затем отдельной книгой, и Пушкин печатал «Евгения Онегина». Такой способ публикации обусловлен лирической композицией текстов, позволяющей менять способ расположения отдельных его частей и даже включать их в текст или исключать из него. Так, в «Евгении Онегине» восьмая глава оказалась отделенной от семи предыдущих глав, и так же в окончательный текст «Жизни Арсеньева» оказалась включенной Пятая книга, первоначально на-печатанная как самостоятельная, с заглавием «Лика». Изначально планировавшегося продолжения не последовало. Пятая книга, завершившая в итоге роман Бунина, не вы-глядит в нем чужеродной: в какой-то степени она автономна, но ее лиризм и повествование от первого лица органически связывают ее с другими книгами. Любовь и смерть Лики ставит точку в бунинском романе взросления, он завершен. Но образ автора, этот роман пишущего, содержит в себе незавершенность. И это повторяет «Евгения Онеги-на», где образ незавершенного бытия явлен очень отчетливо.

Статья затрагивает одну из актуальных проблем, стоящих на стыке литературоведения и лингвистики, – как в самобытный язык повествования встраиваются языковые заимствования. Для исследования выбран роман «iPhuck 10» (2017), название которого уже содержит англоязычную вставку.

Для анализа сети иноязычных заимствований в романе была сформирована выборочная совокупность англицизмов: выбраны только те лексемы, которые использованы в репликах главной героини Мары Гнедых, в ее характеристике или в тех разделах (глава «making movies»), где она выступает в качестве рассказчика, что обусловливает новизну исследования. Всего проанализировано 93 лексемы. Ключевым методом исследования выступает метод семантического поля, в качестве второстепенного метода был задействован интертекстуальный анализ.

Определено, что англицизмы в романе можно разделить на следующие тематические блоки: профессиональная лексика и разговорная речь; подчеркнуто политкорректная лексика, использование которой создает комический эффект; язык рынка, описываю-щий капиталистический мир. Доказано, что англоязычные вкрапления в пелевинском тексте отличаются широким функционалом: помимо характеристики и обозначения места и времени действия, англицизмы также отражают мировоззрение современного человека и позволяют воспроизвести, хоть и сквозь призму постмодернистской деконструкции и сатиры, портрет современного человека. Языковые заимствования, образуя семантическое поле, также направляют сюжет, раскрывая некоторые нарративные аспекты на языковом уровне.

А. И. Макарова-Мирская одной из первых создает в детской литературе образ Алтая. Он предстает в ее рассказах как особенное место, где добро побеждает зло, где райская природа свидетельствует о красоте мира, сотворенного Богом. Алтай – земля первозданная, еще не испорченная человеком. Здесь религиозные праведные люди живут в гармонии с окружающим их миром и друг с другом, а все конфликты разрешаются «по-христиански». Книга представляет собой концептуальное целое и формирует представление о ценности Алтая не просто как географически достопримечательного края, но как места сакрального и чудотворного. Эта идея в русской литературе и культуре получит дальнейшее развитие. «Алтайские рассказы» (1912) стоят у истоков этой традиции. Персонажи-дети становятся проводниками к чудесам, которых не видят взрослые: глазами детей, «проявляющими чудеса», показаны всё происходящее и окружающее пространство. Иллюстративный ряд в книге продуманно дополняет тексты: это рисунки, выполненные Г. И. Чорос-Гуркиным, и ее собственные фотографии. Все со-ставляющие книги подчинены раскрытию идеи «прекрасного Алтая», который «сам чудо».

«Капитанская дочка» А. С. Пушкина рассмотрена в контексте идейных споров, связан-ных с важнейшими понятиями русской государственности – «справедливость», «право-судие» и «милость». Выявлено, что последний роман являлся частью полемики, раз-вернувшейся вокруг выхода «Полного собрания законов Российской империи» М. Сперанского (1832–1833 гг.). В России обострение вопросов, связанных с правосудием, было обусловлено событиями 1825 г. и казнью декабристов. В романе можно увидеть развернутую авторскую рефлексию по вопросам христианской (misericordia) и государственной (clementia) милости. Анализ исторических документов показывает, что Пугачев в своих Манифестах следует христианской милости, в то время как для Екатерины Второй милость – часть политической стратегии. В «Капитанской дочке» эти два полюса то притягиваются друг к другу, то отталкиваются друг от друга, являя сложнейшую диалектику авторской мысли. Сделан вывод, что спасительным в художественном мире Пушкина оказывается нравственный инстинкт, восходящий к «категориальному императиву» И. Канта.

Статья посвящена анализу сюжетов, появляющихся в стихотворных эпитафиях XVIII–XX вв. Исследование посвящено такой разновидности данного жанра, как литературная эпитафия, под которой понимается произведение, посвященное памяти умершего, существующее в виде публикации, в отличие от реальной эпитафии, которая размещается на надгробном камне. Мы отмечаем, что такие жанровые признаки, как небольшой объем, лапидарность, формульность, тематика, приводят к возникновению особенностей в сюжетном построении эпитафий. В таких произведениях событийность становится скрытой, лишь угадывается по «наметкам», т. е. тем образам и характеристикам, которые присутствуют в тексте. Но мы отмечаем, что в случае эпитафий невозможно говорить ни о сюжете в том виде, в котором он рассматривается в эпических или дра-матических произведениях, ни о возникновении лирического сюжета, поскольку сюжет эпитафии, который полностью не проявлен в тексте, может быть восстановлен, хотя пересказать его, как правило, невозможно. Мы выделяем и описываем сюжеты, которые можно условно назвать «смерть невесты», «жизнь праведника», противоположный последнему сюжет о ничем не примечательной жизни и его вариации, в том числе сатирические и философские. Отдельно останавливаемся на идиллических сюжетах в эпитафиях, а также рассматриваем эпитафии, посвященные животным, птицам и дру-гим необычным субъектам (пчелке, кошельку, теленку, накладкам и высоким прическам, эпитафии). Таким образом, в исследовании рассмотрены некоторые сюжеты, характерные для русских стихотворных эпитафий XVIII–XX вв., на примерах проанализированы сюжетные знаки и способы их введения в текст. Также нами показано, что в литературных эпитафиях могут быть использованы искажения традиционных формульных фраз, чтобы создать сатирическое содержание. Кроме того, нами выявлено, что с той же целью в эпитафиях, посвященных какому-либо общественному явлению или предмету, сюжетная составляющая может быть практически полностью вытеснена из текста.