Исследование посвящено проблематике артикуляции международных угроз и вмешательства в международные кризисы. Оставляя за скобками традиционные подходы к исследованию конструирования угроз, как-то: секьюритизация, стратегические нарративы или конструирование идентичности по Дэвиду Кемпбеллу, автор обращается к теории дискурсивной гегемонии Эрнесто Лакло и Шанталь Муфф. В постструктуралистском прочтении концепта «гегемония» Лакло и Муфф анализируют, как политические классы формулируют дискурс, легитимирующий политическую власть. В центре внимания данного исследования - артикуляционные практики западного истеблишмента (политического и дипломатического) с целью сформировать гегемонию и тем самым оправдать военно-политическое вмешательство в сирийский и ливийский конфликты. Развивая имеющиеся подходы к интерпретации дискурсивной гегемонии, автор вводит понятие «разделённый Другой». В интерпретации автора «разделённый Другой» выступает формой дискурсивной гегемонии политического субъекта с целью легитимации военного вмешательства. «Разделённый Другой» представляет собой сцену насилия, в которой Другой-Диктатор осуществляет насилие над Другим-Гражданином. Объект исследования - дискуссии политиков и дипломатов в стенах Совета Безопасности ООН и пресс-центра НАТО на фоне развивающихся конфликтов в Сирии и Ливии. Исследование показывает, что накануне вмешательства НАТО в Ливийскую гражданскую войну (2011) западные дипломаты успешно артикулировали «разделённого Другого», тогда как в ходе обширных дискуссий в стенах Совета Безопасности ООН западным дипломатам не удалось артикулировать гегемонию.
Идентификаторы и классификаторы
Список литературы
1. Allan B.B., Vucetic S., Hopf T. (2018). The Distribution of Identity and the Future of International Order: China’s Hegemonic Prospects. International Organization. Vol. 72. No. 4. P. 839-869.
2. Aydın-Düzgit S. (2023). Authoritarian middle powers and the liberal order: Turkey’s contestation of the EU. International Affairs. Vol. 99. No. 6. P. 2319-2337.
3. Balzacq T. (2005). The Three Faces of Securitization: Political Agency, Audience and Context. European Journal of International Relations. Vol. 11. No. 2. P. 171-201.
4. Bellamy A.J. (2011). Libya and the Responsibility to Protect: The Exception and the Norm. Ethics & International Affairs. Vol. 25. No. 3. P. 263-269.
5. Bellamy A.J. (2014). From Tripoli to Damascus? Lesson Learning and the Implementation of the Responsibility to Protect. International Politics. Vol. 51. No. 1. P. 23-44.
6. Bellamy A.J., Williams P.D. (2011). The New Politics of Protection? Côte d’Ivoire, Libya and the Responsibility to Protect. International Affairs. Vol. 87. No. 4. P. 825-850.
7. Black D.R., Williams P.D. (2009). The International Politics of Mass Atrocities: The Case of Darfur. New York: Routledge.
8. Black M.L. (2016). The World Wide Web as Complex Data Set: Expanding the Digital Humanities into the Twentieth Century and Beyond through Internet Research. International Journal of Humanities and Arts Computing. Vol. 10. No. 1. P. 95-109.
9. Chari T. (2010). Representation or Misrepresentation? The New York Times’s Framing of the 1994 Rwanda Genocide. African Identities. Vol. 8. No. 4. P. 333-349.
10. Dunne T., Gifkins J. (2011). Libya and the State of Intervention. Australian Journal of International Affairs. Vol. 65. No. 5. P. 515-529.
11. Edkins J. (1999). Poststructuralism and International Relations: Bringing the Political Back In. Boulder and London: Lynne Rienner.
12. Hamilton R. (2011). Fighting for Darfur: Public Action and the Struggle to Stop Genocide. London: Palgrave Macmillan Ltd.
13. Herschinger E. (2012). ‘Hell Is the Other’: Conceptualising Hegemony and Identity through Discourse Theory. Millennium: Journal of International Studies. Vol. 41. No. 1. P. 65-90.
14. Hildebrandt T. et al. (2013). The Domestic Politics of Humanitarian Intervention: Public Opinion, Partisanship, and Ideology. Foreign Policy Analysis. Vol. 9. P. 243-266.
15. Holland J., Fermor B. (2021). The discursive hegemony of Trump’s Jacksonian populism: Race, class, and gender in constructions and contestations of US national identity. Politics. Vol. 41. No. 1. P. 64-79.
16. Hopf T. (2013). Common-Sense Constructivism and Hegemony in World Politics. International Organization. Vol. 67. No. 2. P. 317-354.
17. Hopf T., Allan B.B. (2016). Making Identity Count: Building a National Identity Database. New York: Oxford Scholarship Online.
18. Krivokhizh S., Soboleva E. (2023). Strategic Narratives in China’s Bid for Discursive Hegemony. International Organisations Research Journal. Vol. 18. No. 2. P. 178-192.
19. Laclau E. (1999). The Politics of Rhetoric. In Material Events: Paul De Man and the Afterlife of Theory, edited by T. Cohen, H. Miller, B. Cohen. Minneapolis: University of Minnesota. P. 229-253.
20. Laclau E., Mouffe C. (1985). Hegemony and Socialist Strategy: Towards a Radical Democratic Politics. London: Verso.
21. Leek M., Morozov V. (2018). Identity beyond Othering: Crisis and the Politics of Decision in the EU’s Involvement in Libya. International Theory. Vol. 10. No. 1. P. 122-152.
22. Luck E.C. (2011). The Responsibility to Protect: The First Decade. Global Responsibility to Protect. Vol. 3. No. 4. P. 387-399.
23. Maxey S. (2020). The Power of Humanitarian Narratives: A Domestic Coalition Theory of Justifications for Military Action. Political Research Quarterl. Vol. 73. No. 3. P. 680-695.
24. McHugh K.A. (2021). No More Iraqs: Analysing Use of Force Decisions during the Obama Administration. Global Change, Peace and Security. P. 1-21.
25. Methmann C.P. (2010). Climate Protection’ as Empty Signifier: A Discourse Theoretical Perspective on Climate Mainstreaming in World Politics. Millennium: Journal of International Studie. Vol. 39. No. 2. P. 345-372.
26. Morozov V. (2018). Global (Post)Structural Conditions. In Routledge Handbook of Russian Foreign Policy. Abingdon, Oxon; New York, NY: Routledge. P. 22-42.
27. Morozov V. (2021). Uneven worlds of hegemony: Towards a discursive ontology of societal multiplicity. International Relations. Vol. 36. P. 83-103.
28. Morris J. (2013). Libya and Syria: R2P and the Spectre of the Swinging Pendulum. International Affairs. Vol. 89. No. 5. P. 1265-1283.
29. Nuruzzaman M. (2013). The ‘Responsibility to Protect’ Doctrine: Revived in Libya, Buried in Syria. Insight Turkey. Vol. 15. No. 2. P. 57-67.
30. Ostermann F. (2016). The discursive construction of intervention: selves, democratic legacies, and Responsibility to Protect in French discourse on Libya. European Security. Vol. 25. No. 1. P. 72-91.
31. Seymour L.J.M (2014). Let’s Bullshit! Arguing, Bargaining and Dissembling over Darfur. European Journal of International Relations. Vol. 20. No. 3. P. 571-595.
32. Snidal D. (1985). The Limits of Hegemonic Stability Theory. International Organization. Vol. 39. No. 4. P. 579-614.
33. Solomon T. (2009). Social Logics and Normalisation in the War on Terror. Millennium: Journal of International Studies. Vol. 38. No. 2. P. 269-294.
34. Tambakaki P. (2014). The Tasks of Agonism and Agonism to the Task: Introducing ‘Chantal Mouffe: Agonism and the Politics of Passion’. Parallax. Vol. 20. No. 2. P. 1-13.
35. Tang Abomo P. (2019). The Responsibility to Protect: The History of a Growing Norm. In R2P and the US Intervention in Libya. Cham: Springer International Publishing. P. 7-38.
36. Thakur R. (2013). R2P after Libya and Syria: Engaging Emerging Powers. The Washington Quarterly. Vol. 36. No. 2. P. 61-76.
37. Thomassen L. (2019). Discourse and Heterogeneity. In Discourse, Culture and Organization. Cham: Springer International Publishing. P. 43-61.
38. Thompson A., ed. (2007). The Media and the Rwanda Genocide. London: Pluto Press.
39. Wojczewski T. (2018). Global power shifts and world order: the contestation of ‘western’ discursive hegemony. Cambridge Review of International Affairs. Vol. 31 No. 1. P. 33-52.
Выпуск
Другие статьи выпуска
Выдвинутый в 2015 г. проект Большого Евразийского партнёрства стал одной из ключевых российских инициатив по построению широкого, охватывающего значительную часть континента, регионализма. Начало специальной военной операции на Украине и углубление российскозападной конфронтации породили значительные структурные изменения в мировой и региональной системах. Серьёзные коррективы они вносят и во внешнюю политику России, её объективные возможности и субъективное восприятие её инициатив. Цель настоящего исследования – определение перспектив концепции Большой Евразии в свете меняющихся международных реалий 2015–2022 годов. В его рамках был проведён обзор условий, в которых евразийский регионализм развивался в рассматриваемый период; прослежено развитие концепции Большой Евразии в российском официальном и экспертном дискурсе, показано, как происходило идейное наполнение выдвинутой инициативы, то, как кристаллизовалась изначально широко трактуемая концепция; рассмотрены достижения в реализации концепции, среди которых наиболее выделяется дискурсивная экспансия на различных международных площадках (среди них не только продвигаемый Россией ЕАЭС, но и саммиты ШОС, и Россия–АСЕАН); рассмотрены наиболее острые проблемы, с которыми концепция столкнулась в связи с усилением конфронтации с западными странами, а также произошедшую в этих условиях эволюцию концепции Большой Евразии и подхода внешнеполитического руководства Российской Федерации к её продвижению. Для выполнения целей данного исследования авторы опирались на анализ высказываний публичных лиц России и других государств на международных мероприятиях и в публицистике, аналитических статей в научных журналах и прессе, официальных документов международных организаций. Основной вывод исследования состоит в констатации неоднозначности положения, в котором оказалась концепция Большой Евразии в условиях усиливающейся геополитической конфронтации и относительно скромных результатов её реализации в прошедшие годы. Вместе с тем авторы полагают, что к настоящему моменту ключевым достижением концепции Большой Евразии стала её дискурсивная экспансия и её международное признание на разных уровнях. Это может служить хорошей политической основой для её дальнейшего воплощения в условиях наблюдаемых структурных изменений.
В статье рассматриваются особенности трансформации подхода малых открытых экономик к процессу расширения Европейского Союза. Этот вопрос представляет значительный научный интерес в контексте дискуссий середины 2020-х годов о потенциальном включении новых государств в состав ЕС и внутренних разногласиях в интеграционном объединении по данному поводу. В качестве объекта исследования выбраны Нидерланды как модельное государство, сыгравшее одну из ключевых ролей в развитии интеграционных процессов в Европе. Цель исследования – выявить логику эволюции подхода Нидерландов к разным волнам расширения ЕС. Для достижения этой цели на основе синтеза аналитических категорий малого государства и малой открытой экономики детально рассматриваются факторы, повлиявшие на позицию данных типов игроков в отношении каждого из расширений ЕС. Отдельное внимание уделено особенностям восточного расширения, обострившего хронические дисбалансы объединения и заложившего основу его структурных кризисов. В рамках исследования сделан вывод о когерентности подхода Нидерландов к процессу расширения ЕС. Малые открытые экономики поддерживают включение более развитых государств в состав объединения, что отвечает интересам торговых наций и способствует реализации стратегии коалиционности в европейской политике. При этом они занимают жёсткую позицию в отношении расширения на страны с неустойчивыми экономиками и нестабильными политическими институтами. Для голландского подхода к данному процессу характерны три модели: первая применима к развитым государствам Европы (Нидерланды поддержали расширения до 1995 года), вторая – к странам, добившимся определённой устойчивости экономики (Гаага выразила опасения в отношении включения в ЕС большого количества государств ЦВЕ с переходной экономикой), третья – к потенциальным кандидатам на вступление (Нидерланды отрицают возможность включения ряда Балканских государств и Украины в состав ЕС в ближайшей перспективе). Таким образом, структурные кризисы в Европе, обострившиеся в результате восточного расширения, определили ужесточение позиции малых открытых экономик в отношении включения новых государств в состав ЕС.
Глобальное управление в сфере ИКТ-безопасности представляет собой режимный комплекс, который включает в себя совокупность институтов и режимов, регулирующих проблематику безопасности цифровых сетей и технологий, противодействия преступному использованию информационных технологий, военно-политическим угрозам в цифровом пространстве и др. Сосуществование и конкуренция различных режимов позволяют отдельным странам и негосударственным игрокам манипулировать выбором удобных институтов и создают угрозу эскалации межгосударственных противоречий. Для того чтобы избежать подобного сценария, Россия выступает за формирование консолидированного режима информационной безопасности на глобальном уровне. При этом важная роль отводится региональным и макрорегиональным площадкам, в том числе БРИКС. Настоящая статья ставит задачей оценить влияние БРИКС на эволюцию режимного комплекса в сфере ИКТ-безопасности и формирование универсального режима в данной области. Была исследована повестка БРИКС в области ИКТ-безопасности и определены заявленные обязательства. Для оценки потенциала имплементации достигнутых соглашений были проанализированы документы стратегического планирования стран БРИКС на предмет выявления в них приоритетов в сфере ИКТ-безопасности, которые затем были соотнесены с зафиксированными в официальных документах БРИКС обязательствами и обозначенными перспективными направлениями сотрудничества. Приоритетным направлением сотрудничества БРИКС в сфере ИКТбезопасности является выработка общей внешнеполитической позиции относительно норм и принципов международного режима ИКТ-безопасности и их продвижение на уровне ООН. Важным преимуществом БРИКС на данном направлении является возможность агрегации интересов и позиций развивающихся стран. Однако в настоящее время в условиях нарастающей международной конфликтности формирование универсального режима представляется практически невероятным. В этом контексте взаимодействие на уровне БРИКС фокусируется на более узких проблемных областях. Наибольшим потенциалом институционализации обладает сотрудничество БРИКС в сфере противодействия терроризму и экстремизму в цифровой среде. Вместе с тем заинтересованность стран БРИКС в развитии и институционализации противодействия ИКТ-угрозам неоднородна. Россия, Китай и Индия выступают в роли локомотивов сотрудничества, в то время как Бразилия и ЮАР проявляют в нём меньшую заинтересованность.
В статье рассматривается ситуация в сфере задолженности нефинансового сектора стран Азии, по основным показателям которого она занимает ведущее место среди развивающихся регионов мира. Автор ставит целью доказать возможность усиления неустойчивости в развитии этого сектора при дальнейшем росте задолженности. В работе определяется место этой части света в структуре глобального долга, степень её внешней и внутренней долговой зависимости; проводится сравнительный анализ по регионам и странам; даётся соотношение различных групп долга и оцениваются перспективы его пролонгации. Среди основных видов риска, вызванных образованием долговых обязательств нефинансового сектора, выделяются корпоративный долг и долг домохозяйств. Подчёркивается, что период снижения экономического роста и, соответственно, падения доходов ослабляет устойчивость азиатских компаний к финансовым потрясениям. Выделяется начавшийся приблизительно с 2022 г. постпандемийный этап как наиболее сложный для экономики стран Азии, поскольку усиливается уязвимость предприятий, особенно малого и среднего бизнеса, вызванная снижением объёмов поддержки правительственных программ в результате дефицитного финансирования и неспособностью обеспечить гарантии по долгам, значительная часть которых приходится на внешнюю задолженность. Высокие темпы роста задолженности домашних хозяйств как по ипотечным, так и по потребительским кредитам, превышающие темпы роста ВВП, также усиливают неопределённость экономического прогноза. Выход из рецессии, сопровождавшей пандемию коронавируса, значительно затягивается, что создаёт новые, более сложные условия для деятельности государств и компаний. Хотя основные индикаторы указывают на оживление экономической деятельности, оно будет носить неравномерный характер и углублять неравенство по отдельным странам Азии. Рецессия 2019– 2022 годов фрагментировала региональную экономику вследствие торговых, инвестиционных и финансовых ограничений и различных подходов в экономической политике, реализуемых каждой страной, что потребует значительных усилий для восстановления, а затем и выхода на новый этап финансовой интеграции региона.
Статья посвящена сравнительному анализу подходов США, ЕС и КНР к политике содействия международному развитию (СМР) с учётом тенденций, проявившихся в начале 2020-х годов. Выявлены общие и особенные черты в деятельности каждого из субъектов, раскрыты ключевые факторы, определяющие трансформацию подходов в условиях геополитического соперничества. К общим характеристикам относятся стремление к комплексному воздействию, увязке экономических проектов с культурно-гуманитарным влиянием и безопасностью. В действиях западных игроков сохраняется ориентация на переформатирование общественно-политических структур целевых стран. Отчётливо проявляются тенденции секьюритизации, которые в случае Вашингтона демонстрируют признаки «вепонизации» СМР – размывания грани между военной помощью, военно-политическим целеполаганием и традиционным содействием развитию. Политика в сфере СМР испытывает растущее давление краткосрочных приоритетов усиливающегося геополитического соперничества. Китай, в отличие от западных стран, избегает навязывания своей модели развития и секьюритизации СМР. Пекин выдвигает новые глобальные инициативы, стремясь позиционировать их как альтернативу политике Соединённых Штатов в сфере СМР. Место «мягкой силы» в мире междержавного соперничества постепенно занимают более сложные и комбинированные формы внешнеполитического влияния, сочетающие в себе культурно-гуманитарные, дипломатические, геоэкономические и силовые инструменты, важнейшим невоенным ресурсом для которых остаются программы в сфере СМР. Растущее значение приобретают новые пространства соперничества, связанные с индустриально-технологической гонкой, в том числе в области энергетики, климата и цепочек поставок, влияющие на политику СМР. Возрастает роль культурно-гуманитарных инструментов влияния в связи с развитием информационно-коммуникационных технологий воздействия на человека, расширением числа негосударственных участников международных отношений и ростом активности Китая на арене гуманитарного сотрудничества и борьбы, в рамках которой бросается вызов доминированию Запада в данной сфере.
Кибернетическая модель управления, предложенная Норбертом Винером, хорошо описана для национального уровня. Она предполагает постоянный мониторинг значимых показателей для обеспечения успешной обратной связи в отношении предпринимаемых управленческих действий и постоянную адаптацию поведения с опорой на собираемую информацию. Несмотря на то что изначально она разрабатывалась для решения технических задач, её положения оказались переносимы на социальную реальность. Тем не менее для анализа транснациональных и глобальных процессов модель практически не использовалась, невзирая на сложившиеся для этого условия. Сама практика глобального управления стала напоминать классические кибернетические задачи, как, например, удержание средней температуры по планете в пределах роста до 1,5°C относительно доиндустриального периода. Фактически речь идёт о создании системы климат-контроля в планетарных масштабах. Решение такой задачи требует не только изменения моделей социального поведения и экономического потребления на индивидуальном уровне, но и учёта механизмов климатической и геологической эволюции планеты. В статье прослеживается генеалогия кибернетической модели управления от её первого описания в работах Н. Винера до современных работ в политических науках, выделаются основные концепты и ограничения данной модели. С помощью Копенгагенской школы изучения безопасности, в частности с помощью концепта «макросекьюритизации», обосновывается выбор изменения климата в качестве показательного случая для оценки применимости кибернетической модели глобального управления. Анализ практики реализации глобального управления в сфере изменения климата соответствует основным характеристикам кибернетической модели и может быть представлена как её практическая реализация. При этом распространение этой модели на другие сферы глобального управления проблематично, так как требует высокого уровня макросекьюритизации регулируемого вопроса при выделении одного-двух относительно легкоизмеримых показателей.
Изучение посредничества при урегулировании вооружённых конфликтов остаётся перспективным направлением исследований международных отношений. Тем не менее до сих пор не установлено, действительно ли доминирование в военной силе государства-посредника может влиять на прекращение боевых действий и имплементацию итоговых мирных соглашений. Мы предположили, что превосходство посредника в военной мощи (или отсутствие такового) можно охарактеризовать в терминах асимметрии и паритета. Для оценки соответствующих характеристик военной силы мы предлагаем воспользоваться обобщённым показателем военной асимметрии, созданным посредством проведения простого сравнительного анализа. В рамках представленной в статье методики различные метрики военной мощи сторон конфликта и посредников попарно сравнивались между собой по критерию пороговых значений (квартилей), констатирующих наличие асимметрии военной мощи или её отсутствие (паритет военной мощи). Затем для агрегирования бинарных оценок в единый показатель также использовались различные пороги достаточной асимметрии от 20 до 50%. В результате проведённого исследования, с помощью оценки серии регрессионных моделей, удалось установить, что совокупное превосходство государства посредника в военной силе над враждующими сторонами конфликта статистически значимо способствует как непосредственно прекращению боевых действий, так и успешному установлению мира в долгосрочной перспективе. Контрольные переменные в виде особенностей мирного соглашения также оказывают влияние на положительный исход мирного процесса. Ключевые среди них – повышение транспарентности процедур принятия политических решений и вовлечение различных социальных групп во властные процессы на различных уровнях. Результаты настоящего исследования демонстрируют взаимосвязанность военной силы и успешного посредничества, а также указывают на взаимодополняемость военной и переговорной составляющих в контексте медиации, осуществляемой государством. Таким образом, настоящее исследование предлагает трансформировать представление о посредничестве, доминирующее в настоящее время в теории международных отношений.
Издательство
- Издательство
- МГИМО
- Регион
- Россия, Москва
- Почтовый адрес
- 119454, Москва, проспект Вернадского, 76.
- Юр. адрес
- 119454, Москва, проспект Вернадского, 76.
- ФИО
- Торкунов Анатолий Васильевич (РЕКТОР)
- E-mail адрес
- portal@inno.mgimo.ru
- Контактный телефон
- +7 (495) 2294049
- Сайт
- https://mgimo.ru/