В чувашском языкознании в последнее время усилились исследования в области грамматики. Во многом это связано с приходом в чувашелогию нового поколения ученых, но в большей степени – осознанием необходимости изучения грамматики чувашского языка в его реалиях, а не путем калькирования иноязычной теории. Последнее стало результатом признания положений петербургской тюркологической школы во главе с профессором В. Г. Гузевым, направленных на аутентичное описание грамматик тюркских языков.
Понятие «мягкой силы», ставшее одним из важнейших компонентов внешней политики Китая со времен председательства Ху Цзиньтао, требует осмысления с точки зрения ее эффективности и конкретных шагов Китая на международной арене. Cтатья отвечает на вопросы о том, ограничивается ли применение инструментов «мягкой силы» культурным аспектом, как это указано в итоговых докладах XIX и XX съездов Коммунистической партии Китая (КПК); каковы фактические области ее применения; можно ли говорить о том, что Китай неизменно придерживается «мягкой силы» применительно к конкретным международным событиям; эффективна ли его внешняя политика с точки зрения применения инструментов «мягкой силы». Исследование, проведенное на базе первоисточников (прежде всего, итоговых докладов XIX и XX съездов КПК и социологических опросов), а также российской, китайской и западной научной литературы и экспертных оценок, с применением методов структурно-функционального, сравнительного и контент-анализа, позволяет сделать выводы о месте и роли «мягкой силы» во внешнеполитическом курсе КПК. Выявлено, что сфера применения Китаем инструментов «мягкой силы» не ограничивается областью культуры, несмотря на то, что в докладах КПК данное понятие употреблено исключительно в контексте культуры. На практике методы и подходы «мягкой силы» в значительной мере используются Китаем в сферах международной экономики и безопасности.
Статья посвящена изучению этнокультурной составляющей учебного процесса китайских учащихся-филологов. Цель исследования - построение профессионально ориентированной модели подготовки иностранных студентов к межкультурной коммуникации на русском языке. Материал исследования составили видео- и аудиозаписи учебной работы на русском языке в условиях российских подготовительных факультетов. Методы исследования - анализ теоретических моделей, представленных в современной литературе по преподаванию русского языка в китайской аудитории; обобщение собственного практического опыта; моделирование учебного процесса с включением в модель этнокультурной составляющей. В результате проведенной работы авторы приходят к следующим выводам: в качестве оптимальной методологической основы следует выбрать вариативную модель личностно-деятельностного обучения, базирующуюся на антропологическом, коммуникативном и когнитивном принципах в комплексе, что, с одной стороны, позволит включить в обучение этнокультурный компонент, с другой - не нарушит процессов комплексности обучения и формирования языковой личности как целостного феномена. В качестве интегративного компонента в модели представлен актуальный для китайских студентов-филологов метатекст, в основание которого заложена стандартизированная интенция «Общая характеристика объекта». В итоге обучающиеся с опорой на этнокультурный потенциал и умение выстраивать общение на русском языке к концу первого семестра овладевают уровнем А2+ и уже готовы к работе во втором семестре по изучению специальных филологических дисциплин непосредственно на русском языке.
Гуманитарная политика играет значимую роль в формировании и реализации интересов государств на международной арене. Она позволяет устанавливать и развивать человеческие контакты, а также способствует укреплению культурных, научных и иных связей между странами и народами. Россия стремится к укреплению своих позиций в различных регионах мира, уделяя особое внимание сотрудничеству, в т. ч. гуманитарному, со странами Юго-Восточной Азии. Предпосылкой его успешного осуществления во многом являются исторически сформированные гуманитарные связи. Между тем, становление нынешних элит стран Юго-Восточной Азии пришлось на 1990-е - 2000-е годы, когда Россия самоустранилась из многих форматов сотрудничества. С начала 2020-х годов Москва пытается усилить свое гуманитарное присутствие по всем направлениям - в области культурного, научного и делового сотрудничества. В данную сферу вовлечены как официальные структуры (Россотрудничество), так и институты гражданского общества, например, Центр общественного и делового сотрудничества с Республикой Союз Мьянма. В Юго-Восточной Азии активно работают различные внерегиональные игроки, с которыми России приходится конкурировать, в т. ч. в гуманитарной сфере, и предлагать форматы сотрудничества, особенно те, которые соответствуют интересам молодежи.
Развитие событий в мире за полтора десятилетия с 2010-х годов заставило многих усомниться в том, что международные отношения становятся более мирными, и взамен провозгласить возрождение жесткой силы. Действительно, политические тенденции как на международном уровне, так и внутри отдельных стран усилили тенденции к разъединению, что побудило самых разнородных акторов мировой политики призвать к повторной глобализации. Внутренняя политика в западных странах сместилась вправо, что ведет к ужесточению барьеров для потоков людей и товаров. Этот реактивный меркантилизм вкупе с национализмом подорвал импульс к созданию «глобальной деревни». Масштабное международное насилие вновь вышло на первый план. Оно продемонстрировало, что конвенциональная война и масштабная военная сила не только в принципе могут служить полезным инструментом, но и широко используются на практике. В русле общего роста напряженности Северная Корея и Китай стали проявлять бóльшую настойчивость и напор в своей внешней политике. В целом наступление волны деглобализации заставило ученых усомниться в роли «мягкой силы» в условиях умножения разделительных линий и растущей готовности к конфронтации и применению военной силы в международных делах. Целью статьи является углубленное исследование соотношения мягкой и жесткой силы в свете этих тенденций. В ней проведено сравнение сильных и слабых сторон «жесткой» и «мягкой» силы и используется экономическая теория X–эффективности для оценки часто неявных преимуществ «мягкой силы». Сделан вывод о том, что для максимизации влияния страны в глобальной системе на устойчивой основе необходимы как «жесткая», так и «мягкая» сила.
К концу первой четверти XXI в. наблюдаются серьезные изменения не только в области концептуализации «мягкой силы», но и в сфере применения ее инструментария. Наряду со странами либерально-демократического мира, которым ресурсы «мягкой силы» традиционно помогали эффективно решать внешнеполитические задачи путем распространения своей повестки дня и модели государственного управления, многие незападные страны стали активнее использовать свои образовательные услуги, культурные продукты, инструменты спортивной дипломатии для достижения собственных геостратегических преимуществ и ограничения монополии Запада на формирование повестки дня и его так называемой нормативной силы. С обострением украинского и палестино-израильского конфликтов западные страны перешли к использованию инструментария так называемой острой силы с тем, чтобы делегитимизировать «мягкую силу» стран-конкурентов через инструменты «культуры отмены» и, в частности, ограничить возможности России использовать свои гуманитарные ресурсы во внешней политике. Опора на «острую силу» привела к дискредитации не просто концепции Дж. Ная, а базовых принципов функционирования гуманитарной сферы в целом. В этих условиях «мягкая сила» теряет свой изначально позитивный посыл, который помогал пропагандировать идеи повышения взаимозависимости как условия сохранения долгосрочных отношений партнерства и взаимной выгоды. Этот посыл заменяется инструментами манипулирования общественным сознанием - прежде всего, в силу того, что государства стремятся обеспечить доминирование своих нарративов за максимально сжатые сроки. Несмотря на то, что в условиях конфликтов преобладает именно «острая сила», востребованность инструментария «мягкой силы» не исчезает полностью. Это нашло отражение в концепции гуманитарной политики РФ за рубежом (2022 г.), где инструменты «мягкой силы» признаются важным средством нейтрализации антироссийских настроений.
В статье исследуется конфликтное взаимодействие Турецкой Республики и Соединенных Штатов Америки в контексте сирийского кризиса. Выявлено, что если Анкара на раннем этапе сирийских событий руководствовалась преимущественно идейно-ценностным фактором, то США преследовали свои национальные интересы, стремясь всеми способами извлечь из ситуации как можно больше преференций. Этим подходом в значительной мере продиктовано и сотрудничество США с курдскими формированиями в Сирии. Сделан вывод о том, что, несмотря на непрямое вхождение Турции в конфликт в качестве партнера США в начале «арабской весны», в первой половине 2020-х годов Анкара уже являлась вполне самостоятельным игроком на сирийской арене. Сирия окончательно выделилась в отдельное направление внешнеполитической деятельности Турции, не связанное с региональной политикой США. При этом самостоятельность Турции, не принимаемая американской стороной, является дополнительным фактором, осложняющим координацию между ними «на земле». Выявлено, что ключевой проблемой, повышающей уровень конфликтного взаимодействия Анкары и Вашингтона в Сирии, остается проблематика американского сотрудничества с курдскими формированиями. Для оценки перспектив трансформации конфликтного взаимодействия Анкары и Вашингтона в статье используются теория сценариев с фокусом на методике «неизбежное будущее», а также метод SWOT-анализа. На этой основе сделан вывод о неизбежности эскалации напряженности между Турцией и США в Сирии. При этом ключевой переменной становится степень остроты конфронтации США и Турции. Анализ возможностей и угроз для двустороннего взаимодействия показал ограниченность положительного исхода и его зависимость от изменения баланса сил в регионе с участием третьих игроков.
В середине 2020-х годов влияние Йемена на региональную политику на Ближнем Востоке трудно недооценить, несмотря на то, что страна долгое время не может выйти из затяжного экономического, политического и гуманитарного кризиса. В статье исследуется ситуация в Йемене и ее влияние на геополитическую обстановку в ближневосточном регионе. Кризис в Йемене рассматривается начиная с событий «арабской весны» 2011 г., которые спровоцировали гражданскую войну, в той или иной форме продолжающуюся по сей день. Особое внимание уделено отношениям между Саудовской Аравией и Ираном как ключевыми региональными державами на Ближнем Востоке и сфокусировано на их соперничестве за влияние в регионе, которое в последние годы сочетается с относительным саудовско–иранским сближением, а также на их влиянии на йеменский кризис. Наконец, в статье анализируются события, связанные с участием Йемена в палестино–израильском конфликте с конца 2023 г., включая попытки Йемена установить морскую блокаду Израиля и потенциал анти йеменской коалиции во главе с США.
В данной работе рассматривается проблема информационной безопасности инстансов облачной инфраструктуры. Цель исследования: В приведенной работе было необходимо описать взаимодействий различных метрик системы при использовании методики определения угроз информационной безопасности инстансов облачной инфраструктуры, основанной на теории графов. Результаты: Приведено описание взаимодействий различных параметров системы, используемое для построения графа состояния системы. Описание данных взаимодействий способствуют более детальному анализу состояния системы при реализации различных угроз информационной безопасности злоумышленником. В статье приведены конкретные примеры изменения метрик облачной инфраструктуры, характерные для таких типов угроз как атака «отказ в обслуживании» и атака вируса майнера. Практическая значимость: данный метод позволяет повысить эффективность определения угроз информационной безопасности инстансов облачной инфраструктуры. Обсуждение: в качестве дальнейшего исследования требуется детальное рассмотрение аномалий во взаимодействие различных метрик облачной инфраструктуре, характерных для неизвестных типов угроз.
В статье исследуются особенности конфессиональной экспансии Исламской Республики Иран в арабских странах Ближнего Востока. Показаны социально-политические предпосылки и мотивы религиозной политики Ирана в условиях сирийского кризиса. Особое внимание уделено изменению парадигмы вооруженных конфликтов в регионе как фактора влияния на создание военизированных формирований (милиций) и выбор инструментов гуманитарной политики Ирана в Сирии и Ираке. Проанализирована история различных шиитских милиций в Сирии и Ираке, их идеологическая основа и результаты деятельности, на основе сравнительного анализа предложена их авторская типология. В качестве стратегических установок религиозной экспансии Ирана на Ближнем Востоке исследуются активная работа по распространению шиитского вероучения, формирование правительств шиитского большинства, поддержка негосударственных формирований и создание проиранских милиций. С одной стороны, сделан вывод о том, что интеграция проиранских милиций в арабские вооруженные силы и распространение шиизма заметно укрепили иранские позиции в регионе. С другой стороны, показано, что в условиях конфликта в Газе результаты религиозной политика Ирана неоднозначно сказались на отношениях Тегерана с ключевыми региональными и мировыми игроками и поставили под угрозу иранские позиции на Ближнем Востоке. Вопреки заявлениям и предпочтениям Тегерана, атаки шиитских милиций по американским и израильским целям в регионе фактически сделали Иран участником войны в Газе, а также влияют на процесс сближения Ирана с арабскими странами и взаимодействие с международными партнерами по процессу примирения в Сирии. С учетом значимости палестино-израильского конфликта для ближневосточной политики России статья вносит вклад в изучение иранской политики в регионе и дает представление о поведенческой модели Ирана в кризисных условиях на Ближнем Востоке.