В статье анализируется японский официальный нарратив о «северных территориях», который, имея большое распространение в японском обществе, является ключевым фактором плохого имиджа России в Японии. Особое значение с точки зрения эмоционального эффекта на общественное сознание имеют тезисы о том, что Южные Курилы являются «исконной территорией Японии», что СССР совершил в годы Второй мировой войны агрессивные и несправедливые действия в отношении Японии, а современная Россия не исправила, и что японцы – уроженцы Южных Курил испытывают колоссальные моральные страдания, не имея возможности свободно посещать могилы своих предков. В статье рассмотрена организационная структура государственных, общественных и общественнополитических организаций, призванная обеспечить государственную политику по популяризации этого нарратива, показаны особенности его отражения в школьных учебниках, музеях и мемориальных комплексах. При поддержке властей по всей стране развернуто Движение за возвращение «северных территорий», которое проявляется в проведении массовых митингов, демонстраций, агитационных караванов, лекций и выставок. Автор фокусирует особое внимание на таких мероприятиях, как ежегодно проводимый 7 февраля День «северных территорий», а также сбор подписей, призывающих к возвращению «северных территорий», который проводится с начала 1980-х гг.
Освещение японскими СМИ ситуации на Украине существенно добавило негатива в уже достаточно мрачный образ России в Японии. Во многих репортажах, равно как и в реакции политической власти, проявилось желание связать российские действия на Украине с политикой России по вопросу границы с Японией.
В заключении делается вывод о том, что, несмотря на все усилия правительства, японское общественное мнение в реальности оказывается относительно слабо информированным о проблеме «северных территорий». При этом со сменой поколений интерес к данной проблеме постепенно снижается, особенно в среде молодежи. Одновременно идет процесс осознания бесперспективности сохранения жесткой линии в подходе правительства к ее решению. Наибольший общественный резонанс вызывает гуманитарный аспект проблемы, связанный с посещениями могил бывшими островитянами и членами их семей, но и он, как показывают итоги опросов общественного мнения, имеет ограниченный эффект
Статья посвящена сравнительно новому для российского академического сообщества понятию «продовольственного пространства». В теоретико-методологической части работы проводится реферативная деконструкция терминологической единицы, идентифицируются ее эпистемологические основы и определяются понятийные грани. Впервые в мировой науке, концепция «продовольственного пространства», сопоставляется с родственными по смыслу семантическими комплексами, контурно согласующимися с идеей «кулинарного треугольника» К. Леви-Стросса. При помощи метода научной визуализации и компаративного анализа была сконструирована модель таксономической иерархии «продовольственного пространства», символизирующего собой симбиотическую связь природы и культуры, регистрирующуюся при помощи инновационной авторской классификации – на глобальном, национальном и локальном уровнях. Практическая часть статьи, в свою очередь, посвящена изучению процесса трансформации продовольственного пространства Японии, характеризующегося балансированием между гастрономией и «гастро-аномией». Воспользовавшись методом case study, авторский дуэт доказывает, что в унисон с интенсивным ввозом заграничных пищевых товаров, подорвавшим продовольственную самодостаточность государства, энергично импортировались и паттерны евро-американской цивилизации, которые модифицировали модель социального поведения, пищевые привычки и вековые кулинарные устои японского общества. В качестве эмпирических фактов анализируются успешные маркетинговые стратагемы крупных транснациональных корпораций, ориентированные на монетизацию культурно-бытовых обрядов, коммодификацию традиций и консьюмеризацию религиозных ритуалов. Вместе с тем, авторами раскрывается мощный протекционистский потенциал, традиционной для Страны восходящего солнца культуры питания – васёку. Устанавливается, что идейный модуль последней, пластично используется современным японским правительством, как для внутренней, так и для внешней политики государства. В частности, выступая институциональным фундаментом для профильного нормативно-правового акта (сёкуику кихон-хо), регламентирующего процедуру «ре-макдоналдизации» населения, факультативно представляется эффективным инструментом «мягкой гастрономической силы» и «гастродипломатии», созидающим очаровательный образ Японии на международной политической арене. В заключительной части статьи, диагностируется диалектический характер процесса «каваизации» продовольственного пространства Японии, характеризующийся кокетливым шармом инфантильности с мерклым оттиском радикального эскапизма.
Из анализа имеющихся в распоряжении авторов российских, израильских, японских и различных англоязычных источников авторы приходят к выводу, что данная работа – одно из немногих исследований по тематике японо-израильских отношений в востоковедном дискурсе в принципе. А в российском востоковедении – это первая статья, посвященная японо-израильским отношениям. Авторы ставили себе задачу не только проследить динамику формирования и развития системы двусторонних связей как в общественно-политическом, так и в экономическом аспектах, но и выявить причины столь непростой истории взаимодействия двух стран. Также в работе показаны возможные перспективы развития японо-израильских отношений.
Поставленная задача определила и структуру работы. Статья состоит из обзора литературы, рассмотрения предпосылок к развитию двустороннего сотрудничества, анализа политической и экономической составляющих японо-израильского диалога и заключения.
Приведенный в исследовании анализ исторических факторов сотрудничества Японии и Израиля, прежде всего отношения еще Японской империи к еврейству показал, что в период, предшествовавший установлению дипломатических отношений, не возникло обстоятельств, способных существенно воспрепятствовать их современному двустороннему и многостороннему взаимодействию. Кроме того, в дальнейшем опора на позитивный опыт прошлого стала одной из основ политики премьер-министра Абэ Синдзо, под руководством которого удалось многого добиться в процессе наращивания контактов Токио и Иерусалима.
Определяющую роль в политико-дипломатической сфере для государств сыграли экономические соображения и зависимость от внешних поставок энергоресурсов, требующие от японских властей проводить взвешенный курс в связи с ситуацией на Ближнем Востоке. С течением времени значимость данной задачи возросла в связи с усилиями Токио повысить свой статус на международной арене, прежде всего в ООН и ее специализированных учреждениях.
Вместе с тем в области экономического сотрудничества внутренние кризисы и разница экономических моделей Японии и Израиля на протяжении довольно долгого времени не давали государствам вывести данный компонент кооперации на новый уровень. Однако сформированные к настоящему моменту самобытные национальные экономики и обладающие рядом специфических особенностей культуры предпринимательства Японии и Израиля в текущих реалиях открывают для двух государств широкие возможности для совместной работы.
Исследователи отмечают, что японская национальная идентичность формировалась под воздействием идеологии нихондзинрон, которая определяет страну как культурно уникальную и моноэтничную, конституируя разлом между Японией и остальным миром. Однако в контексте глобализации японское правительство, следуя мировому тренду, задействует программу национального брендирования Cool Japan, которая направлена на привлечение иностранцев и, следовательно, отличается по своему заряду от нихондзинрон. Предыдущие исследования показывают, что в действительности Cool Japan не столько конфликтует с нарративами нихондзирон, сколько наследует их риторике, однако мало внимания уделяется тому, как иностранцы представлены в рамках этой программы. Поэтому вопрос нашего исследования состоит в следующем: как в дискурсе Cool Japan представлен опыт взаимодействия между нацией/национальными субъектами и иностранцами и какими чертами наделены обе группы? С помощью нарративного анализа и критического дискурс-анализа в исследовании рассматриваются аффилированные с государством СМИ: статьи раздела Friends of Japan из правительственного журнала и эпизоды документального сериала NHK Japanology Plus. Результаты показывают, что в проанализированных материалах воспроизводятся границы между японцами и иностранцами, реартикулируется культурная уникальность Японии и имплицитно воспроизводится нарратив о моноэтничности. В «Друзьях Японии» иностранцы изображаются как большие ценители японской культуры, от которых ожидают посредничества между Японией и миром, но не ожидают полной интеграции. Аналогичным образом, в «Японологии плюс» иностранцы изображаются как японофилы, которые помогают навести мосты между Японией и миром, рассказывая о самобытности Японии. Положение иностранцев в этом дискурсе амбивалентно: с одной стороны, они оказываются субординированы по отношению к японцам, а с другой – наделены способностью оживить экономику страны, и потому являются ценными для нее. Эта двойственность отражает борьбу Японии за баланс между глобализацией и утверждением национальной идентичности в логике нихондзинрон, подсвечивая проблемы интеграции иностранцев в японское общество.
27 сентября 2023 г. в МГИМО МИД России прошел семинар «Внешнеэкономическая стратегия Японии в АТР». В ходе обсуждения были проанализированы различные вопросы, связанные с проблемами участия Японии в процессах международной экономической интеграции в АТР, проектах инфраструктурного развития, а также взаимосвязи экономических и политических аспектов региональной стратегии Японии. Особое внимание было уделено японскому видению Индо-тихоокеанского региона, выдвинутой Японией инициативе «качественной инфраструктуры», а также экономическим мерам японского правительства, направленным на сдерживание Китая в АТР. В публикации предлагается стенограмма данного семинара.
Префектура Окинава занимает особое место среди регионов Японии. До конца XIX в. на ее территории располагалось отдельное королевство Рюкю, находившееся в зависимости от и испытывавшее влияние со стороны как Японии, так и Китая. В 1879 г. оно было включено в состав Японской империи и долгое время находилось на положении де-факто колонии. В 1945 г. остров Окинава стал ареной ожесточенных сухопутных боев, унесших жизни почти 200 000 человек. В статье рассматриваются наиболее распространенный нарратив относительно истории префектуры и в особенности трагедии Второй мировой войны. Показывается, что в довоенный период статус окинавцев в Японской империи был неоднозначным. С одной стороны, с точки зрения японских властей и японского общества в целом они были отделены от жителей основной части страны, что закреплялось и экономической отсталостью региона, и тем, что с административно-политической точки зрения его статус не соответствовал положению других префектур еще на протяжении нескольких десятилетий после аннексии. С другой стороны, показывается, что и другим народом, однозначно отличающимся от жителей основной части страны, окинавцы считались далеко не всегда, подчас воспринимаясь как отдельная «ветвь» собственно японцев. В этом смысле их положение радикально отличалось от статуса жителей Тайваня и Кореи. Такой неоднозначный статус окинавцев в общественном дискурсе Японии до 1945 г. предопределил и то, как уже в послевоенный период ими воспринимается опыт Второй мировой войны. Мемориалы и иные коммеморативные объекты продвигают нарратив, согласно которому окинавцы были только и исключительно жертвами войны, причем в некоторых случаях едва ли не главными виновниками их страданий были японские военные, а не американцы или абстрактные «бедствия войны» в целом. Этот нарратив продолжает определять идентичность окинавцев и по сей день, влияя на их отношение к центральным властям, японо-американскому военно-политическому союзу и проблеме американских военных баз на Окинаве.
В статье в сравнительном ключе рассматриваются стратегии и формы реализации военной дипломатии Японии, Китая и России в Юго-Восточной Азии. Деятельность всех трех стран в сфере военных связей с государствами региона существенным образом активизировалась в 2010-х гг. как на двустороннем уровне, так и в многосторонних форматах. Выбор для анализа именно Японии, КНР и России объясняется спецификой их партнерских отношений со странами региона. Все три страны имеют исторически обусловленные ограничения в развитии своей военной дипломатии в регионе, однако при этом, как доказывается в данной статье, в последнее десятилетие стремятся использовать военную дипломатию в качестве одной из опор своего продвижения в Юго-Восточной Азии. Проблематике активизации военной дипломатии в Юго-Восточной Азии посвящен целый ряд исследований в России и за рубежом. Как правило, в уже изданных работах рассматриваются либо двусторонние форматы военной дипломатии с участием отдельных стран, либо деятельность диалоговых партнеров в АСЕАН-центричных институтах (АРФ, СМОА+, Расширенный морской форум) и таких, инициированных внешними державами форматах, как Диалог Шангри ла, либо специфика функционирования этих институтов. При этом комплексного сравнительного анализа особенностей военной дипломатии трех обозначенных государств – Японии, Китая и России – до настоящего времени не предпринималось. Представленное исследование призвано заполнить данный аналитический пробел. В методологическом плане статья опирается на сравнительный анализ военной дипломатии трех обозначенных стран. Параметрами сравнения являются доктринальное измерение военной дипломатии (анализ национальных стратегических документов), страны Юго-Восточной Азии, выступающие опорными, для продвижения военной дипломатии Японии, КНР и России соответственно, и инструменты взаимодействия с ними на двустороннем (форматы межгосударственного взаимодействия, военно-техническое сотрудничество, совместные учения, заходы в порты военно-морских судов) и многостороннем (в рамках АСЕАН-центричных институтов) уровнях.
Островное положение оказывает серьезное влияние на ход исторического процесса и менталитет обитателей той или иной страны. Однако это положение «работает» только в совокупности с другими факторами. И Япония, и Англия являются окруженными морем островными государствами, но для истории Англии характерно максимальное количество контактов с внешним «материковым» миром, а для Японии вплоть до середины XIX в. – минимальное. Наблюдаемый в японской истории периода Токугава пассивный подход к освоению пространства объясняется следующими факторами: высокой продуктивностью рисосеяния, отсутствием животноводства, представлениями о том, что Японские острова обладают наилучшим климатом, политикой «закрытой страны» сёгуната Токугава. В период Мэйдзи под влиянием Запада (в первую очередь, Великобритании) отношение к освоению пространства меняется коренным образом. Море начинает осмысляться как «проводящая», а не «изолирующая» среда. Выбор Великобритании как образца для подражания был обусловлен, в первую очередь, ее опытом по освоению морского пространства и создания мощной колониальной империи. Переход к новой модели «расширяющегося пространства» оправдывался также ссылками на глубокую древность, когда японцы обладали «активным» характером, но политика «закрытой страны», которую практиковал сёгунат Токугава, «испортила» японцев. В результате побед в войнах с Китаем (1894– 1895) и Россией (1904–1905) Японию начинают именовать «Англией Востока». Великобритания перестает быть образцом для подражания после ее выхода в 1922 г. из японо-английского союзного договора. Теперь общественный дискурс направляется в сторону обоснования самобытности японцев. Автор подвергает сомнению устоявшуюся характеристику японцев как приверженцев традиции. Апелляция к древности действительно имела для них большое значение, и в этом смысле их можно считать «традиционалистами». Начиная новое, они искали (и находили!) его истоки в прошлом. После революции Мэйдзи японцы продемонстрировали поразительную способность к восприятию «нового», но часто предпочитали думать и говорить, что «всего лишь» вспомнили о своем прошлом. Автор полагает, что понятие «традиционность» является слишком широким и абстрактным. При ближайшем рассмотрении оно мало что дает для понимания исторических и культурных процессов, которые требуют тщательного расчленения на составляющие, имеющие точную хронологическую и ситуационную привязку.
Рукопись Мацуда Дэндзю: ро: (松田伝十郎, 1769–1843) «Рассказы о северных варварах» («Хокуидан», 北夷談) является ценным источником по истории российско-японских отношений, освоении японцами северных территорий, заселенных айнами, их отношений с японцами, меновой торговли. Письменный источник состоит из семи тетрадей. Мы пользовались той рукописью, что хранится в Государственном архиве Японии (Кокурицу ко: бунсёкан, 国立公文書館), учрежденном в 1971 г. Она размещена на официальном сайте архива1. Время ее создания приходится на первые годы периода Бунсэй (文政, 1818–1831). В ней в хронологическом порядке описаны события с 1799 по 1822 г., когда Мацуда находился на службе в землях айнов. Рукопись написана скорописью. Во второй половине первой тетради “Рассказов” описаны медвежий праздник и мир инау. Текст сопровождается многочисленными зарисовками, которые дают дополнительную информацию, отсутствующую в самом тексте. Описания относятся к ноябрю-декабрю 1799 г. Мацуда был, вероятно, одним из первых, кто кратко изобразил праздник и разные по форме инау, и другие культовые предметы айнов. Для сравнения с описанием, сделанным японским чиновником, привлекаются мнения авторитетных отечественных исследователей по данным темам. Рукопись «Хокуидан» не переведена ни на один из европейских языков, за исключением русского. Автор настоящей статьи представил на суд читателей перевод отдельных фрагментов рукописи в главах коллективных монографий [Климов 2020, с. 214–254; Климов 2021, с. 277–334; Климов 2022, с. 151–170]. За основу перевода был взят текст рукописи, опубликованный в десятитомной серии письменных памятников в четвертом томе «Собрания исторических материалов о жизни простого народа Японии» («Нихон сёмин сэйкацу сирё: сю: сэй», 日本庶民生活史料集成) в четвертом томе [Matsuda 1969, p. 77–175]. Кроме указанной серии, «Рассказы» были опубликованы в пятом томе шеститомной серии письменных памятников под названием «Библиотека: Северные Врата» («Хокумон со: сё», 北門叢書), изданном в 1972 г.
Данная статья посвящена анализу отношений Японии и Европейского Экономического Сообщества (ЕЭС) в 1970-х – 1980-х гг. Статья объясняет, как стал возможен переход от фиксации на торговых спорах к подписанию политического соглашения в 1991 г.; почему институционализация отношений между крупными экономическими державами и одновременно партнерами США не произошла раньше.
Автор отказывается от традиционного – историко-описательного метода анализа данного периода на основе хронологии событий. Вместо этого применен логический метод – выявлены объективные и субъективные факторы, под воздействием которых эти отношения трансформировались. Во введении обосновывается актуальность темы, выделяются особенности отношений Японии и Европейского союза как наднационального объединения, объясняется выбор хронологических рамок исследования. Основная часть статьи поделена на четыре раздела. В первом из них дается общая характеристика периода, раскрывается сущность торговых конфликтов, выделяются наиболее яркие эпизоды торгового противостояния и их последствия. Второй раздел посвящен классификации методов ЕЭС в решении торговых споров. Выделены меры, направленные на ограничение японского импорта в ЕЭС и, напротив, меры для стимулирования европейского экспорта. В третьем разделе обозначаются причины низкой заинтересованности обеих сторон в развитии политического партнерства и прослеживаются первые шаги к его установлению. Четвертый раздел посвящен политическому соглашению 1991 г. – Гаагской декларации и причинам, по которым подписание этого всеобъемлющего политического соглашения стало возможным. В заключении сформулированы выводы исследования. Среди объективных факторов, которые препятствовали активному развитию политического диалога в 1970-х – 1980-х гг. можно назвать отсутствие общей политической повестки ввиду географической отдаленности акторов; ориентацию обоих партнеров на США в сфере безопасности, что снимало необходимость установления новых партнерств. Среди субъективных факторов препятствием служила сознательная фиксация европейцев на торгово-экономических противоречиях в ущерб расширению повестки переговоров; сомнение японского истеблишмента в субъектности ЕЭС, которое исчезало по мере успешного расширения блока и его политической интеграции. Подписание Гаагской декларации стало возможным, когда обе стороны пришли к осознанию того, что для управления торговыми конфликтами необходимо создать политическую институциональную рамку, в которой противоречия можно было бы эффективно решать на регулярной основе.