Не служат ли повседневный труд, планирующе-изготовительная деятельность, наукотехника и даже отчасти художественное творчество бегству от политического действия, из открытого публичного мира? Ханна Арендт склонна отвечать на этот вопрос положительно. Ее тревожит состояние современного социума, замкнувшегося в деловитости производства и потребления. Незатребованными остаются исторические возможности свободного личного поступка.
Широкому систематическому анализу в книге подвергнуты исходные нужды и условия человеческого существования, основные виды человеческой деятельности и прежде всего поворот человеческой истории, связанный с переносом центра тяжести на науку и вторжением человечества в космос.
Одно из редких философских произведений современности, способное увлечь любого образованного читателя.
Вошедшие в книгу тексты последних лет отобраны и дополнены автором, давая единое изложение трех крупных тем. Первая — историко-философского рода: представлена новая концепция русской философии, где раскрывается ключевая роль «восточно-христианского дискурса» (патриотико-аскетического мышления) — как третьего структурного уровня, упускаемого в обычных схемах, основанных на бинарных оппозициях (Россия — Запад, самобытное — заимствуемое и т. п.). Анализ восточно-христианского дискурса ведет к следующей теме: выясняется, что этому дискурсу отвечает особый тип «энергийной онтологии» и новое понятие энергии, отличное от классического понятия Аристотеля.
В свою очередь, энергийная онтология влечет за собой «энергийную антропологию», подход, рассматривающий человека в измерении энергии, бытия-действия, и ставящий в центр явления и стратегии «антропологической границы», где трансформируется сам способ бытия человека. Основной вид таких стратегий — духовные практики, такие как православный психазм; их философские и психологические проблемы — финальная тема книги.
Для самого широкого круга читателей, интересующихся современной ситуацией русской и западной философии, проблемами религиозного сознания и духовной практики.
Первый том настоящего издания составлен из ряда статей известного американского мыслителя Чарльза Сандерса Пирса, написанных им в период с 1868 по 1903 г. и адресованных, по его словам, «непосвященной публике», а также нескольких издательских компиляций более позднего времени, в которых излагаются философские предпосылки его семиотического проекта, получившего название «прагматизм».
Пирс был и до сих пор остается для истории философии своего рода фигурой по умолчанию, фигурой, которая никак не хочет встраиваться в записные историко-философские сценарии. Вместе с тем, даже оставаясь в одиночестве, Пирс как исследователь знаменует собой целую эпоху в развитии философской мысли, которая, с одной стороны, в значительной степени воплощает в себе духовное наследие американского трансцендентализма, а с другой — исторически предшествует началу «философской эмиграции» в Америку. Несмотря на указанное положение, а также вопреки своей очевидной значимости с точки зрения истории мысли в целом, его философия по сей день представляет собой своего рода «слепое пятно» этой истории, оставаясь малоизученным наследством, от случая к случаю востребуемым в философии науки и аналитической традиции.
Книга адресована самому широкому кругу читателей, проявляющих интерес к проблемам философской антропологии, семиотики и логического анализа.
Во второй том настоящего издания включена наиболее известная издательская компиляция «Спекулятивная Грамматика», а также переписка Пирса с секретарем Смитсоновского института профессором Самуэлем Лэнгли и Виолой Уэлби, автором вышедшей в одно время с Principia Mathematica книгой «Что такое Значение».
Пирс не ограничивает знак функциями обозначения и сообщения, но говорит о нем как о некоем учреждении события репрезентации — действия, подчиненного особой семиотической каузальности и организующего взаимосвязь между чувственной достоверностью и мотивацией человеческих поступков, между эгоистическим намерением и публичной истиной, между словами и вещами.
Понятия убеждения, значения, истины, реальности формируют условия успешной интерпретации помимо опыта индивидуального сознания, по ту сторону индивидуальной воли. Обращаясь к этим понятиям, семиотика Пирса сохраняет за собой стремление классического трансцендентализма к исследованию условий возможности интересующемуся знания, но при этом отказывается от фундаментального для трансцендентальной философии понятия сознания и всех связанных с ним методологических процедур, осуществляя попытку доказать, что феномен и суждение обладают особого характера общим онтологическим источником, а не просто набрасывают друг на друга некую общую меру. Путь семиотики — поистине «путь отчаяния», осуществление «трагической судьбы достоверности себя самого». Но теперь уже не сознание, а Убеждение выступает в качестве единственного гаранта синхронности индивидуального намерения и смысла происходящего в действительности.
Читайте Бахтина обpатят внимание на втоpое название этого сборника его избpанных текстов — «К философским гуманитарным наук». Конечно, у Бахтина нет книги с таким названием. У него под этим названием есть только краткая заметка, сохранившаяся в его архиве в виде нескольких рукописных листочков и лишь недавно опубликованная в составе 5-го тома первого научного собрания сочинений Порфирия, творчество которого во многом определило интеллектуальную атмосферу последних десятилетий.
В сборник вошел первый том и Введение ко второму тому незавершенной монографии Истории сексуальности, а также другие программные работы Фуко разных лет, начиная со вступительной статьи к сборнику документов по истории психиатрических практик и заканчивая статьями о проблемах власти и сексуальности.
Первый на русском языке обзор западных теоретических воззрений второй половины XX в. по проблеме гендера, начиная с труда Симоны де Бовуар «Второй пол».
Рассматриваются такие ключевые темы, как «женское письмо», «сексуальное различие», лесбийская сексуальность и queer-идентичность.
Структурализм и постструктурализм — союзники или соперники? Каковы взаимосвязи между поэтикой русской формальной школы и новейшей структуральной поэтикой? И в чем суть постструктуралистского «разрушения» поэтики? Почему, едва пережив стремительный взлет, французская структурализм и постструктурализм быстро угасли?
Обсуждены возможности преодоления традиционных установок классического трансцендентализма в современных познавательных практиках.
«Время и рассказ» — самое крупное произведение известного французского философа П. Рикёра, ставшее целью обосновать единство человеческой культуры. В античной и средневековой философии, у Аристотеля и Августина он находил истоки парадигм, характерных для всей последующей западной культуры. Прослеживая развитие этих парадигм в различных повествовательных полях — истории, художественной литературе, философии с античности до наших дней, он делает вывод о том, что все формы повествовательности, по-разному осмысливающие и выражающие временной человеческий опыт, имеют глубокое родство. Каждая из них выражает апории временного человеческого опыта, является средством их разрешения и таким образом включает личностное время во время человечества, а времени человечества помогает соотнести с временем мира. На русском языке публикуется впервые.
В книгу включены основные работы по теоретической этике, обоснованию нравственности, принадлежащие перу великого немецкого философа Иммануила Канта (1724—1804). “Лекции по этике”, которые Кант читал на рубеже 70—80-х гг. XVIII в., переведены на русский язык впервые. “Основание метафизики нравов” и “Критика практического разума” даются в заново сверенных и уточненных переводах.
Для читателей, интересующихся классическим наследием мировой философской мысли.
Есть способ чтения книг, оставляющий их восприятие открытым: это значит, что неявные отсылки остаются невосстановленными, что книга не попадает в ряд других — ей предшествующих и ее продолжающих, — что сами понятия, наконец (если издание является “научным”), так и не обретают своей непреложной окончательности.
Короче, от книги в целом остается лишь некое ощущение, возможно даже некий соблазн, не требующие никакой определенности, — печать стиля, память настроения, неполный образ разыгранных тем. (Именно “разыгранных” — темы становятся скорее музыкальными, и их предписанный порядок растворяется в моей комбинаторике: я помню только те из них, что меня зацепили и увлекли благодаря тому, что затронули мой интерес.)
